Воля владыки. У твоих ног - Рия Радовская
Хесса поднялась так, что член вышел почти до конца, лишь головка осталась внутри. И тут же начала опускаться. Быстрее, чем в первый раз, но все так же зажимаясь — дура, сама себе осложняла жизнь, но Сардар снова не удержал довольного стона. В том, как головка входила внутрь, преодолевая сопротивление, раздвигая жаркое нутро, в том, как Хесса судорожно стискивала пальцы, бедра, как сжималась, но не прекращала двигаться, пока не прижалась всей промежностью, было совершенно особое, острое удовольствие.
Сардар ухватил ее за предплечья, провел ладонями к плечам, огладил бока. Хесса подставилась под руки, прогнулась в спине, задышала чаще. Она любила ласку, таяла от нее, как ванильный шербет под солнцем, и, кажется, ненавидела себя за это. Сардар положил ладони на полушария грудей, огладил, потер соски.
— Ах-х-х! Да что ж ты за урод такой! — Хесса, задыхаясь, осела вниз всем весом. Член пережимало сладкими волнами, а Сардар ловил себя на глупейшей улыбке во всю рожу. — Зачем? Ну зачем?
— Нравится смотреть, как тебя накрывает. А ты заводишься на раз, так что не ори, давай дальше.
— Выдохнуть дай, озабоченный придурок.
— Хочешь, вылижу тебя? Или так? — Сардар погладил ее по спине, обвел пальцами каждый выпирающий позвонок, снова сместился к груди, цепляя ногтями соски. Опустил руку вниз по ее животу, к залитому смазкой лону, и удовлетворенно хмыкнул, учуяв новую волну возбуждения.
— Пр-рекрати. Хватит. Я сама. — Хесса хотела сказать еще что-то, но заткнулась, широко распахнув глаза: Сардар медленно, напоказ, слизывал с пальцев пахучую смазку. — Псих ненормальный! — Она всхлипнула совершенно по-детски и начала двигаться быстро и судорожно, рывками стягивая себя с члена почти полностью и насаживаясь с размаху, всем весом, до упора. Кривила красивые губы, морщилась. Поймала запястья Сардара, прижала к полу, наваливаясь с каждым толчком. Сардар проглотил рванувшееся на язык «от психички слышу». Заставил себя не двигаться, даже самую малость не подаваться навстречу. Только смотрел. Как мутнеют зеленые глаза, как хлещут по лицу слишком короткие волосы, как мелькают зубы за искусанными губами. Как встают торчком, наливаясь, крупные нежные соски. Хотелось поймать их ртом, сжать губами, слизнуть одуряющий запах. «В следующий раз», — пообещал себе Сардар, даже не задумавшись о том, когда этот «следующий раз» будет.
По бледному худому телу прошла волна судороги, Хесса опустилась до предела, сжала бедра так сильно, как будто хотела свести ноги, сплюснув Сардара изо всех сил. Внутри у нее все пульсировало, заставляя выплескиваться, а вокруг сгущался пряный, густой, сводящий с ума запах.
Хесса повалилась сверху, ткнулась губами в щеку, в подбородок, промычала что-то невнятное и прижалась лбом ко лбу. Сардар обхватил ее руками. Разгоряченная спина была влажной, Хесса вздрагивала при каждом вдохе. Сказала задыхающимся шепотом:
— Вытащи. Не могу шевелиться.
Сардар двинул бедрами, освобождая ее. Хесса дернулась и протяжно застонала. Тихо выругалась в ухо.
— Ненавижу тебя, ублюдок. Это отвратительно.
— То, что ненавидишь? — ухмыльнулся Сардар. В Хессе не было ненависти, а нести она могла любую чушь, иногда казалось, вообще не соображает, что именно говорит и кому.
— Нет. Что мне с тобой так хорошо, что грудь, к бестиям, разрывает и мозги отключаются. И думаю — сдохнуть на твоем члене лучше, чем искромсать себя вазой.
— Эй, — Сардар повернул голову, потянул Хессу за волосы, заставляя смотреть на себя. Та медленно открыла глаза, заморгала, как будто проснулась. На лице медленно проступало понимание, глаза распахнулись, потом сузились, от Хессы потянуло ощутимым холодом и обожгло чистой злостью. Она задергалась, пытаясь вырваться, да так яростно, что Сардар от неожиданности еле удержал. Скрутил как мог — руками, ногами, чтобы не думала брыкаться. — Успокойся!
— Скажешь хоть слово, — прошипела Хесса, — убью! И плевать, что со мной будет. Плевать, что ты первый советник как-тебя-там. Плевать, слышишь? Убью! Забудь сейчас же!
Сардар молча дотянулся до душистой, сладкой кожи под ухом, широко и мокро провел языком, чувствуя отчетливые заполошные толчки пульса. Хесса затихла, напряглась, подалась ближе. Сардар рискнул выпустить ее, обхватил голову, фиксируя, и припал зубами. Он слышал тихие стоны, ощущал отчетливую дрожь, обнимал Хессу запахом и силой, всей своей сущностью кродаха, рычавшей и ярившейся внутри от жажды, которую нельзя утолить, от голода, который нельзя насытить. Ткнулся носом в припухшую кожу. Лизнул, успокаивая. Засос сойдет, синяк поблекнет, но метка останется. Как отчетливая подпись на чистом пергаменте — не тронь, мое!
— Забудь, что я сказала! — потребовала Хесса, успокоившись. Неуемная, наглая, настырная, никогда не могла она заткнуться вовремя.
Сардар приподнял отяжелевшие веки. Провел языком по губам — хотелось выпить, и не воды, а чего-нибудь покрепче, а потом поспать хотя бы час, чтобы совсем не съехать мозгами.
— Забыл уже, — пробормотал, выпуская Хессу из захвата и отстраняясь. — У меня в башке и без тебя хватает мусора.
— Хорошо.
— Да отлично просто. — Сардар поднялся, стащил наконец штаны, оглядел себя, всего в смазке, но пока еще без синяков, и пошел к купальне. Бросил на ходу: — Дай мне час, потом я принесу тебе тряпки или позову Ладуша, он проводит.
— Ладно. — Абсолютно ровный и спокойный голос звучал непривычно, дернуло внутри непонятным: что-то не так, но Сардар только помотал головой, отгоняя неприятное ощущение. Он должен был поспать, проверить, что там творится у Вагана, узнать, нет ли новостей от группы, отправленной в Баринтар, поговорить с владыкой и дождаться Фаиза во всеоружии и хорошо бы не с одним, а с несколькими планами действий. Он должен быть в форме, а не с кашей вместо мозгов и не с психованными анхами в этих самых мозгах.
— Скажи, пусть завтрак подадут через час. И сама ложись, тоже не спала.
Он пробыл в купальне недолго, зашел и вышел, понял, что иначе отключится прямо в воде. Добрался до кровати, рухнул на нее и закрыл глаза. Хесса спала, откатившись на другой край, снова замотанная в халат, и Сардар, неосознанно прислушиваясь к едва заметному дыханию, заснул.
Глава 17
Что бесило в этом мире, кроме отсутствия
