Хозяйка заброшенного замка - Надежда Игоревна Соколова

Глава 3

Сон отступил, уступив место суровой реальности каменных стен. Я лежала еще несколько минут, слушая, как замок поскрипывает на зимнем ветру, пока тоска по прошлому не сменилась практичной мыслью о том, что в спальне становится не просто прохладно, а по-настоящему холодно.

С неохотой я выкарабкалась из-под горы одеял и подошла к умывальнику. Вода в медном тазу, принесенная Ирмой еще до рассвета, была ледяной. Умывание превратилось в краткую, бодрящую пытку, от которой по коже побежали мурашки. Я протерла лицо грубым, но чистым льняным полотенцем, глядя на свое отражение в потускневшем оловянном зеркале: все те же знакомые черты, чуть более усталые, чем вчера, темные волосы, заплетенные на ночь в простую косу, и глаза, в которых застыла привычная осторожность.

Я надела теплое шерстяное платье простого кроя, землистого цвета, поверх него — стеганую безрукавку-душегрейку. Одежда была не для приема гостей, а для жизни — немного поношенная, но прочная и теплая. На ноги — толстые носки и мягкие, стоптанные домашние туфли из войлока. Я не стала заплетать волосы тщательно, лишь собрала их в простой узел у затылка.

Спустившись в кухню, я застала Ирму за привычным делом. На столе уже дымилась простая, но сытная еда: ломоть темного, плотного хлеба, кусок овечьего сыра, горсть лесных орехов и кружка горячего травяного отвара с мёдом. Запах хлеба и дыма был уютным и основательным. Мы позавтракали молча, каждый погруженный в свои мысли. Теплая еда и напиток постепенно прогнали остатки ночного холода и сонливости.

После завтрака пришло время для работы. Я надела поверх всего свою рабочую шубейку попроще, повязала на голову теплый платок, а руки защитила грубыми кожаными перчатками. Ирма, уже одетая в свой потрепанный тулуп, протянула мне плетеную корзину, а себе взяла две и пару туповатых, но надежных заступов.

Мы вышли на задний двор — не парадный, ухоженный сад, а тот, что примыкал к кухне и служил огородом и хозяйственным уголком. Воздух был холодным, колким, пахнул хвоей, морозной землей и дымом из трубы. Скудные, давно собранные основные посевы дополняли несколько грядок с самыми выносливыми корнеплодами, оставленными в земле до последнего. Земля уже схватилась мерзлой коркой, и работа предстояла тяжелая.

Якоб где-то вдали колол дрова, равномерные удары топора отдавались эхом. Я опустилась на колени на жесткую, промерзлую землю у грядки с пастернаком и кормовой свеклой. Ирма, не говоря ни слова, принялась за другую грядку. Мы работали молча, методично выкапывая из жесткой земли уцелевшие, не тронутые морозцем овощи: корявые, невзрачные, но такие ценные. Руки в перчатках быстро покрылись землей, спина начала ныть от неудобной позы. Каждый вытащенный корнеплод, отправленный в корзину, был маленькой победой над надвигающейся зимой, крохотной гарантией того, что в самые лютые месяцы у нас будет своя, пусть и простая, еда.

Я смотрела на свои землистые руки, на эту суровую, но честную работу, и где-то глубоко внутри, под усталостью, теплилось странное чувство. Здесь не было места иллюзиям. Была только земля, мороз, тяжелый труд и тихое удовлетворение от наполняющейся корзины. Это было далеко от полок супермаркета, но в этой простоте была своя, горьковатая правда.

После работы на огороде, когда корзины с жалким, но драгоценным урожаем были отнесены в прохладную кладовую под кухней, Ирма молча кивнула мне и удалилась вглубь хозяйственных построек — заготавливать припасы, солить и коптить то немногое, что удалось собрать и добыть. В воздухе уже витал знакомый запах дыма и можжевельника — верный признак её кипящей деятельностью.

Я же, чувствуя приятную усталость в мышцах и легкую ломоту в спине, побрела обратно в замок. Скинув на вешалку у двери запачканную землей шубейку и грязные перчатки, я в одних домашних туфлях поднялась по лестнице в свою комнату. Здесь царил иной холод — не свежий, уличный, а затхлый, каменный. Я на ходу растерла затекшие руки и, не зажигая сразу все свечи, подошла к камину. Несколько ловких движений — щепочки, береста, пара полешек — и огонь, с треском захватив сухую растопку, начал разливать неровное, живое тепло.

Затем я подошла к умывальнику, вылила ледяную воду из кувшина в таз и смыла с лица и рук остатки земли и усталости. Свежая, прохладная вода освежила разум. Переодевшись в чистое, но такое же простое домашнее платье из мягкой шерсти, я наконец позволила себе долгожданный отдых.

Моим убежищем был не парадный будуар, а небольшой кабинет, смежный со спальней. Его главным сокровищем был массивный дубовый стол, заваленный книгами и свитками, а у стены стояли стеллажи, доставшиеся мне от прежней владелицы этого тела — той Ирен, которая, как выяснилось, тоже любила уединение и чтение. Я уселась в глубокое, потрепанное кресло с высокой спинкой, застеленное овчиной, и протянула руку к знакомому толстому фолианту в потертом кожаном переплете с медными застежками. «Мифы и сказания Терранского королевства и сопредельных земель».

Открыв книгу, я погрузилась в мир, столь же странный и не до конца понятный мне, как и моя новая жизнь. Легенды о древних волшебных родах, чья кровь якобы до сих пор течет в жилах знати, вроде моего брата. Сказания о Духах Леса, с которыми когда-то заключали договоры, и о тварях Теней, что пришли после Великого Разлома. Я читала про старых богов, чьи имена теперь редко вспоминали, и про новые культы, набирающие силу в городах. В этих историях была не только сказка. Сквозь них проступала история этого мира, его законы, его опасности. Иногда, натыкаясь на описание какого-нибудь забытого обряда или существа, я ловила себя на мысли, что подсознательно ищу ключ, лазейку — может быть, даже способ вернуться назад, на Землю, в свою прошлую, такую понятную жизнь. Но чаще чтение уносило меня просто в другое измерение, где усталость тела и тоска по дому отступали перед магией слова и величием вымысла, который здесь, в этих стенах, уже не казался полностью вымыслом. Тишину комнаты нарушало лишь потрескивание поленьев в камине да шелест пожелтевших от времени страниц.

Глава 4

Следующее утро выдалось хмурым и еще более колючим. После завтрака тем же плотным хлебом с сыром и горячего отвара мы с Ирмой облачились в самую рабочую свою одежду. К нам присоединился и Якоб — его седая борода торчала из-под намотанного поверх ушей шерстяного шарфа, а в руках он