Когда небо стало пеплом, а земля инеем. Часть 1 - Юй Фэйинь
— Осталось понять, чем я насолила средней сестре, — проговорила она уже громче, обращаясь к безмолвным стенам. — Всё из-за этого дурацкого парнишки? Решила меня убрать из-за ревности? Или это на эмоциях?
И тут её лицо изменилось. Гнев и ярость словно стекли с него, сменившисьледяной, отстранённой проницательностью. Взгляд стал остекленевшим, уходящим вглубь себя.
— Хотя… — её голос стал тише, но твёрже. — Тан Лань могла ей что-то ещё сделать. Вполне. И Широнга тоже быстро «убрали», пока слухи не пошли. Хорошо ещё, что не прикончили.
В этом «вполне» звучала бездонная пропасть. Она допускала, что та, прежняя Тан Лань, могла быть не невинной жертвой, а игроком, который сам нарывался на беду. И это осознание было страшнее всего.
В углу комнаты, залитая тенью, Сяо Вэй неловко переминалась с ноги на ногу. Роскошный шёлковый халат, который надела на неё госпожа, казался ей чужой кожей. Дорогая ткань неприятно скользила по телу, вызывая мурашки. Но куда больший дискомфорт причиняло ей выражение лица Тан Лань. Оно снова стало таким, каким было до падения — холодным, отстранённым, непроницаемым. Та маска высокомерной принцессы, которая таила в себе столько боли и одиночества. Сердце маленькой служанки сжалось от привычной, острой жалости. Она боялась этой маски. Боялась, что та короткая вспышка искренности, что была между ними, угасла навсегда.
Робко, почти неслышно, она подняла руку, словно школьница на уроке, пытаясь привлечь внимание тигрицы, поглощённой своими мыслями.
— Госпожа?.. — её голосок прозвучал тоненькой ниточкой, готовой порваться в гнетущей тишине покоев.
Тишина в ответ была оглушительной. Казалось, сама комната затаила дыхание в ожидании, куда теперь повернёт свой гневный взгляд разбуженная принцесса.
— Госпожа… может, мне уже переодеться? — прошептала Сяо Вэй, и её голосок, тонкий и робкий, как паутинка, затерялся в гнетущей атмосфере комнаты. Он разбился о каменную стену концентрации Тан Лань, даже не достигнув её сознания. Принцесса не слышала её. Она снова заходила по ковру, её босые ступни бесшумно поглощали расстояние, а в глазах, устремлённых в никуда, бушевала буря из обрывков заговоров и горьких догадок. Она была капитаном корабля, заблудившегося в тумане собственной памяти, и каждый шаг был попыткой нащупать верный курс.
Внезапно в дверь постучали.
Стук был не похож на почтительное поскрёбывание служанки. Он былчётким, сухим, настойчивым. Три отмеренных удара, лишённых подобострастия, но исполненных неоспоримой важности. Стук официального известия. Стук мира, который врывался в её уединение, напоминая, что от его законов и иерархии не спрятаться.
Тан Лань вздрогнула, как от щелчка бича. Взгляд её моментально прояснился, сменив рассеянную ярость на мгновенную, хищную собранность. Она метнулась к двери одним стремительным движением, от которого взметнулись полы шёлкового халата.
— Кто там? — её голос прозвучал нарочито раздражённо, с хорошо сыгранной ноткой капризной усталости. — Я приказала не беспокоить!
За дверью послышался голос Цуй Хуа, но в нём не было обычной мягкости. Он был напряжённым, формальным, отстранённым.
— Ваше высочество, тысяча извинений за беспокойство. Пришло срочное донесение. Из внутренних покоев дворца. От… самого Сына Неба.
Слова «Сын Неба» повисли в воздухе, словно удар гонга. Снежу пронзила ледяная игла страха, острая и безошибочная. Император. Отец. Не просто правитель, а человек, чьё молчаливое осуждение она чувствовала всю свою жизнь. Тень, отброшенная смертью матери, легла между ними непреодолимой стеной. Он не навестил её после «несчастного случая». Его безмолвие было красноречивее любых упрёков. А теперь — донесение. Не приглашение, не отеческое участие, а официальный свиток. Это не сулило ничего хорошего.
Сердце её заколотилось где-то в горле, но руки не дрогнули. Воля, закалённая в горниле недавних открытий, взяла верх над детским страхом. Она приоткрыла дверь ровно настолько, чтобы в щель блеснул узкий отрезок её лица и можно было высунуть руку — бледную, с идеальным маникюром, требовательно раскрытую ладонью вверх.
— Давай сюда, — бросила она коротко, безсмысленно, голосом, не терпящим возражений.
Наступила короткая, красноречивая пауза. Цуй Хуа, воспитанная в строжайших правилах этикета, наверняка замерла в немом недоумении. Передавать императорский указ в руку, как какую-то подачку, через щель в двери — это было неслыханным нарушением протокола, почти кощунством. Но приказ есть приказ. Мягкий шелест шёлка, и в протянутую ладонь лёг небольшой, ноплотный свиток из прекрасной желтоватой бумаги — той самой, что делали специально для императорских указов. Он был тяжёл не от веса, а от значимости. Шёлковый шнурок, перехватывающий его, был запечатан большой каплей тёмно-красного сургуча с оттиском императорской печати — знаком дракона, вобравшим в себя всю безграничную власть его отца.
Тан Лань молниеносно отдёрнула руку и с силой захлопнула дверь, словно отсекая надвигающуюся угрозу. Она прислонилась к твёрдой деревянной поверхности спиной, чувствуя, как холодная резьба впивается в лопатки сквозь тонкий шёлк. Комната снова погрузилась в тишину, но теперь это была тишина перед приговором.
Она замерла, сжимая в руке свиток. Он обжигал пальцы холодом власти и отчуждения. В этом маленьком свёртке заключалась не просто информация — заключалась её судьба. Приказ. Выговор. Новое ограничение. Возможно, приговор. Размеренная, безразличная воля человека, который видел в ней не дочь, а проблему, досадную помеху в идеально отлаженном механизме империи.
Сяо Вэй, затаившаяся в углу, наблюдала, как госпожа, только что бывшая воплощением яростной энергии, теперь застыла, словно изваяние, с лицом, на котором читалась не детская обида, а твёрдая, взрослая горечьчеловека, готового принять любой удар, но не готового согнуться.
Мораль этой сцены была пронзительна и жестока: можно сбежать от заговоров сестёр, можно переиграть коварных министров, но от воли Императора, от тяжести его неприязни, спрятанной за сухими строчками официального указа, убежать невозможно. Это стена, о которую разбиваются все надежды и против которой бессилен любой бунт. Оставалось только развернуть свиток и узнать, какой же приговор вынес ей отец.
Вот он, момент истины! Сейчас она, наконец, узнает, что же стряслось в этом змеином гнезде под названием императорский двор.
И обомлела.
Перед ней предстали изящные, выведенные с каллиграфическим изыском строки. Иероглифы были красивыми, сложными… и абсолютно бессмысленными для её взора. Она скользнула по ним взглядом, как нерадивый ученик по тексту на непонятном языке. Мозг отчаянно пытался схватить знакомые очертания.
«Её высочеству… император… змея… зал… будущее…» — выхватила она отдельные знаки. Змея в императорском указе? Это что, меню на ужин? Или намёк, что кого-то стоит отравить? Будущее? Очень конкретно, спасибо, отец.
Она водила пальцем по дорогой бумаге, чувствуя, как изящные завитушки упрямо отказываются складываться в связные мысли. Голова закружилась. Внутри всё похолодело.
«Стой-ка, — медленно пронеслось в
