Дом на краю звезд - Алена Викторовна Медведева
Мне же оставалось только наблюдать за чужим праздником со стороны – из окна лимузина, проносясь по городским улицам, с экрана телевизора или вот так – в панорамное окно с видом на город из рабочего кабинета. Впрочем, потребности окунуться в атмосферу зимней сказки никогда и не возникало – не для меня все это. Участь стороннего наблюдателя устраивала, я всеми силами старалась не проникаться этим ощущением бурлящей жизни, тепла, семейными ценностями и атмосферой общности. Важнее было сохранить в душе ставшие неотъемлемой частью меня холодность, отрешенность и безразличие. Иначе мне не продержаться. Иначе станет очень больно… обидно… одиноко. Всплывут в голове вопросы, что я давно запретила себе задавать: почему? Именно я?
В нашей большой семье новогодние праздники тоже отмечают. С размахом, и вопреки всему, семейным теплом. Сестры и братья со своими семьями, родители – все собираются в большом доме и, как положено, делятся теплыми пожеланиями и подарками. Меня обычно не приглашают. Поначалу я пробовала являться сама, но быстро поняла – не стоит. Проникнуться теплом и чувством нужности это не поможет. Скорее наоборот – члены семьи сторонятся меня, стараясь не замечать и полагая странной. Вероятно, никак не могут решить: стоит мне позавидовать или пожалеть. Они толком ничего и не знают.
А вот отец… Мне хочется думать, что ему стыдно.
Но ему не стыдно… Или это последствия моей оледеневшей души? Он при каждой из наших редких встреч хвалит меня, говорит, что ценит мою жертву, уверяет, что мне надо смотреть на племянников и племянниц, ради благополучия которых живу. Все это имело бы для меня смысл, если бы я сама не была на их месте и однажды не узнала истинную цену благополучию.
Знаю, родным я кажусь жесткой, бездушной, странноватой. Они убеждены, что я живу карьерой, вижу во снах новые прибыли, поглощения, финансовые стратегии. Что замужем за эксцентричным миллиардером, что предпочел существование отшельника, скрывшись от мира в своем охраняемом поместье в Швейцарии (тоже блеф, условная резиденция моего «супруга» для человеческого мира). Или что это в принципе фиктивный брак, а я просто не способна сблизиться с кем-то?.. Любить…
В чем-то они правы – трудно рассчитывать на близость и понимание, являясь… никем. Стараясь день за днем смириться с собственной никчемностью. Принять неотъемлемый факт собственного существования: я – вещь. Временная и легко заменяемая.
- Приготовьте машину, - нажав кнопку селектора, сухо распорядилась секретарю.
Тянуть время, надеясь «переждать» злосчастные часы, когда все встречают праздник в рабочем кабинете – нелепо. Глупое и какое-то детское желание спрятаться от правды. От всего мира.
Жизнь – бутафория. Если бы я могла смеяться, смеялась бы над ненавистью подчиненных, величающих меня Горгоной и мужененавистницей. С какой радостью я поменялась бы судьбой с любым из них. Но все это глупые рассуждения. Моя участь предопределена и неизменна – браслет на моем запястье защелкнулся десять лет назад.
В семнадцать лет жизнь пошла кувырком – случилась моя нелепая свадьба. После – почти три года тишины, когда я начала уже надеяться, что все рассказы отца – бред, какая-то абсурдная шутка. Что я совсем не замужем, и что зло не вошло в мою жизнь.
Но однажды рубин нагрелся…
Случилось это по пути на лекцию на третьем курсе финансового университета. Да, я все же решила исполнить свой план, хотя отец и сказал что «более все это несущественно». Действительно, я каждый день провожу на работе, являя первой и уходя последней, но совсем не в этом мой вклад в семейное процветание.
Рубин нагрелся, опалив запястье болью и в один миг воскресив все мои подзабытые страхи. Неужели?.. Это правда?
Трясущейся рукой тогда потянулась к браслету, вдавливая пальцем камень, подчиняясь инструкции. Только одно мне и разрешили: подчиняться. Немедленно!
Зачем зажмурилась? Тьма, в которой я оказалась через миг, скрывала от меня все тайны. Холод иегоприсутствие – единственное, что я знала о том мире с этого момента. Но появлениеегочувствовала мгновенно. Ни звука, ни дуновения воздуха, который там словно бы застывал и уплотнялся, делая мои движения вязкими и медленными – ничто не могло мне подсказать. Но я с самого первого раза знала, когдаоноказывается рядом.
Касания его тоже были холодны – теперь я знала их наперед. Казалось, что это веками заученный порядок. Скорее механическая, вызванная необходимостью, а не желанием, последовательность действий.
Каждый раз одинаково.
Его руки на моих плечах – ощущение легкого головокружения. И вот уже я лежу на чем-то прохладном и немного колышущемся. Впрочем, это последнее что занимает мои мысли. Страшнее другое.
Одежды уже нет – окружающий холод соприкасается с поверхностью тела, отбирая его тепло. Меня словно погружает в прохладный кокон. Единственный раз он обратился ко мне тогда – при первой встрече.
- Не мешай мне, чтобы не навредить себе, - я толком и не поняла: безразличный голос прозвучал в моей голове, или я услышала его ушами. – У меня мало времени, но необходима человеческая кровь и твое тело.
Количество прикосновений минимально – он, словно, сам избегает малейшего сближения. Только те, что неизбежны. Первое – плечи. Дальше – колени. Там толком не понять есть ли ощущение его рук или это давящий эффект сгустившегося воздуха. Мне трудно дышать, тело перестает слушаться – я, покорно обмякнув, подчиняюсь, распластав руки по немного подвижной поверхности кровати.
Третье ощущение – тяжесть, притиснувшая бедра. Но и тут он умудряется свести прикосновение к минимуму. Он – невидимый и пугающий – остается на расстоянии, нависнув сверху, не мешая холоду разделять наши тела. Только его плоть, неумолимо погружающаяся в меня, напоминает о жизни и движении. Настолько все вокруг, включая и меня, застывшую в невыразимом напряжении, кажется замершим в безжизненной неподвижности.
Мне с первого мгновения было страшно почувствовать боль. Напрасно. Холод, поглощающий меня, действует как анестезия – все ощущения притупляются. О возбуждении нет речи, со временем я заставила себя терпеливо пережидать это напористое движение в глубине собственного тела. И вопреки окружающей тьме, я каждый раз продолжаю инстинктивно сжимать веки. Глупо!
Сколько длится этот «этап» - не знаю. По ощущениям – долго. Я успеваю едва ли не закоченеть под ним, измученная давящей тяжестью, жесткими и неумолимыми движениями его тела. Но и звука протеста не вырывается из моего горла. Кажется, оно тоже замерзает или просто стиснуто спазмом страха – я дышу-то с трудом.
Финал так же известен наперед. Это предпоследнее прикосновение – его рта
