Сошествие в Аид - Хейзел Райли

И тут снова вижу перед глазами, как он кидает мне ту самую купюру в сто долларов.

Жар ярости обжигает вены. Я бросаюсь вперёд. Удары сыплются один за другим, в бешенстве, будто от них зависит моя жизнь. Мне мало. Я хочу сорвать перчатки и бить голыми руками, как он. Впервые понимаю, зачем Хайдес так делает. Он хочет боли. Боли вместе с яростью. Чтобы боль отвлекала от той самой ярости, что заставляет его бить так сильно.

— Хейвен, — зовёт Аполлон, и в его хриплом голосе слышится тревога.

— Почему я должна страдать только потому, что переспала с парнем, который наутро сунул мне деньги за «оказанные услуги»? — кричу я, задыхаясь.

Мышцы рук горят. Я уже не в силах их поднять. Но и не нужно — Аполлон удерживает мешок и встаёт между ним и мной. Его глаза сверкают чем-то странным.

— Что сделал мой брат? — шепчет он.

Лоб в поту. Я бы сняла худи, но в перчатках молнию не расстегнуть. Я отворачиваюсь, чтобы он не видел, как блестят мои глаза.

— Ничего. Прости, не должна была…

Аполлон кладёт ладонь мне на плечо, разворачивая снова лицом к себе. Он слишком близко. Его фигура возвышается, выражение всё такое же яростное.

— Хейвен…

— Сможешь расстегнуть молнию? Я задыхаюсь от жары.

Он колеблется, но всё же кивает. Длинные пальцы осторожно опускают молнию вниз, до конца. Поток свежего воздуха сразу облегчает дыхание. Но Аполлон считает, что этого мало. Прежде чем я успеваю спросить, он стягивает ткань с моих рук, оголяя грудь и живот, оставляя худи висеть на манжетах перчаток. Кожа у меня вспотела, я чувствую себя отвратительно. Но Аполлон, судя по его глазам, думает совсем иначе. Его взгляд скользит по груди, ритмично вздымающейся в чёрном спортивном топе, задерживается на коже живота, розовой от жара.

— Мне жаль, что мой брат не умеет себя вести, — наконец произносит он.

Я дёргаю плечами.

— Всё нормально.

— Нет, — резко поправляет он. — Даже если бы он устал от тебя, у него не было права поступать так. Есть тысяча способов оттолкнуть человека, и он выбрал худший. Потому что он конченый придурок, который вообще не понимает, как обращаться с людьми.

Я вымученно улыбаюсь. Последнее, чего хочу, — заставлять его ругать брата.

— Аполлон, серьёзно, неважно. Я забуду.

— Нет, — рычит он. Делает шаг ближе, и мне приходится задрать голову. — Ему повезло, что у тебя просто блестят глаза, а не ручьём слёзы. Иначе я бы уже пошёл и заставил его пожалеть о том, что он вообще родился.

У меня нет слов. Я никогда не видела Аполлона таким злым. Да, он защищал меня и раньше, но всегда тихо, мягко, без лишних слов.

— Аполлон… — пытаюсь что-то сказать, но не знаю что.

— Можно я обниму тебя, Хейвен? — вдруг спрашивает он, снова становясь робким и неуверенным, каким он всегда бывает рядом со мной.

Я моргаю, думая, что ослышалась.

— Обнять?

— Ты выглядишь так, будто тебе это нужно.

И он прав. Поцелуи и объятия — вещи разные. И пока я перевариваю его слова, из глаз сбегает слеза и скользит по щеке. Аполлон провожает её взглядом, закусывает нижнюю губу и тянет меня к себе. В мгновение ока я прижата к его груди, источающей фирменный аромат — цветочный с нотами ванили. Его руки обвивают меня за талию, притягивая ближе. Одна ладонь скользит к затылку, пальцы погружаются в мои волосы. Я чувствую, как его лицо зарывается в изгиб моей шеи. Его горячее дыхание касается плеча, так близко к уху, что я слышу каждый крошечный звук, который издаёт его рот.

Громкий хлопок двери заставляет нас вздрогнуть. Я отстраняюсь, но Аполлон не убирает ладонь с моей талии, только оборачивается к входу.

Сердце рвётся из груди. Входит Хайдес, с сумкой на плече. Направляется к другому мешку, на противоположной стороне зала. И даже не смотрит в нашу сторону.

Мы следим за ним молча, оба ждем, что он хотя бы поздоровается. Не может же он проигнорировать даже брата только из-за того, что тот рядом со мной.

И правда, в конце концов он оборачивается. Его глаза молниеносно находят мои — и лишь потом скользят по остальному. Я мечтаю, чтобы это не производило на меня никакого эффекта. Но правда в том, что я готова рухнуть на пол только от того, насколько сильно хочу, чтобы он подошёл и поцеловал меня.

Его кадык дёргается, взгляд падает ниже — на руку Аполлона, лежащую на мне. Хайдес выгибает бровь, и на шраме появляется тень улыбки.

— Хайдес… — начинает Аполлон.

Он сразу же обрывается:

— Хейвен. — От того, как он произносит моё имя, дрожь бежит по позвоночнику и застревает в шее, покрывая кожу мурашками. — Игры Афродиты будут сегодня вечером. Я жду тебя в нашей комнате ровно в девять.

Моя голова моментально очищается от всякой сентиментальности. Я делаю шаг вперёд:

— Сегодня? Но ведь вторник. Разве игры не проводятся по пятницам? — пытаюсь уточнить. В поисках поддержки смотрю на Аполлона, но тот лишь пожимает плечами: для него это тоже новость.

Хайдес и не собирался ничего объяснять. Я это знала ещё до того, как он открыл рот.

— Приведи с собой Ньюта, Лиама, Перси и Джека. Мы хотим, чтобы и они участвовали.

***

— Скажи, это Афина потребовала, чтобы я пришел? — встревает Лиам.

— Лиам, хватит, — одёргивает его Джек.

Я смотрю на дверь комнаты, скрестив руки на груди. Всего лишь дверь. Постучать. Кто-то откроет. Мы готовы участвовать в играх Афродиты. Разве это не то, чего я всегда хотела? С самой первой минуты, как услышала про привычки братьев Лайвли. Я мечтала поиграть с ними — или хотя бы наблюдать. Хотела, чтобы хоть кто-то из них пригласил меня, захотел сыграть со мной.

Но потом я видела Гермеса, шатавшегося пьяным на краю крыши. Афину, бросавшуюся на парня вдвое больше её самой. И Хайдеса — в его кошачьей грации, с разбитыми костяшками, привыкшего бить до крови. А теперь я знаю, что игры Афродиты — хуже всего этого. И это знание не прибавляет смелости.

— Нам стоит уйти, — заявляет Ньют, самый нервный из всех. Он не перестаёт мерить шагами коридор. — Мы ещё можем. Развернёмся и вернёмся в общежитие. Нас никто не заставляет.

Да, не заставляют. Но есть разница — быть приглашённой на игры Афины и на игры Афродиты. Про её вечера почти ничего не известно. Знают только одно: Афродита играет умом. Её игры