Госпожа аптекарша или как выжить в Германии XVII века - Людмила Вовченко
Утро принесло не тишину, а запахи: свежее тесто от пекаря, мокрую известь со стен, сено и терпкий дым от угольных печей. Ирина стояла у окна, зачесывая волосы в косу, и думала, что теперь различает каждый аромат — как аккорды. Мир вокруг стал музыкальным, и каждая мелочь в нём имела собственный тон.
Лавка жила. Внутри было тепло — печь пыхтела, на полках ровные ряды бутылей и коробочек, на витрине новая этикетка — «Мыло лимонное. Чистота — роскошь, доступная каждому». Эту фразу она вывела углём сама, а потом рассмеялась — в её веке за такую дерзость ей бы дали премию, а здесь — могут вызвать священника.
Ханна аккуратно натирала стеклянные сосуды тряпицей.
— Фрау, опять приходил купец Йоханн. Говорит, что у него будет новая партия масел из Венеции. — Конечно будет, — пробормотала Ирина. — Этот человек торговал бы даже запахом дождя, если бы мог упаковать его в бутылку.Она подошла к зеркалу, осмотрела себя критически. Простое платье из серо-зелёного сукна, на шее — тонкий шнурок, на котором висел её маленький амулет — кусочек стекла, обломок из того самого прибора, что взорвался на выставке. Как напоминание: «ты всё ещё учёная, даже если ступа заменяет лабораторию».
Дверь в лавку распахнулась. На пороге стоял Йоханн. Без шляпы, с чуть растрёпанными волосами, будто бежал. На губах — улыбка, в руках — свёрток.
— Не оборачивайтесь, фрау. Сюрприз. — У меня плохие ассоциации со словом «сюрприз». Последний взорвал мне жизнь. — Этот — восстановит, — он развернул свёрток. На ладони лежала аккуратно вырезанная деревянная табличка. На ней изящно выжжено: „Zum Duft des Himmels“ — «К небесному аромату».Ирина замерла.
— Вы сделали это… — За ночь. Теперь у вашей лавки есть имя. И вывеска, достойная женщины, которая заставила монахов нюхать розмарин.Она не знала, что сказать. Только провела пальцами по буквам — неровным, но живым.
— Это… красиво. — Я знаю, — просто ответил он. — Красоту не надо оправдывать. Её надо повесить у двери, чтобы все видели, кто здесь хозяйка.Он шагнул ближе, пахнул морской солью и смолой.
— И ещё… — сказал тихо. — Если кто-то снова назовёт вас ведьмой, скажите, что вы — купеческий товар. Я не продаю, но защищаю.Ирина сделала шаг назад.
— Осторожнее, Мейер. Я ведь опасное соединение. — Вот за это я вас и уважаю, — он улыбнулся и вышел, оставив после себя запах дороги и лёгкий дымок от свечей.Она ещё долго стояла у окна, глядя, как он уходит. Был в нём тот тип мужчин, которых невозможно забыть — не из-за внешности, а из-за того, что рядом с ними воздух становится другим.
А потом — усмешка самой себе: «Размечталась. Гормоны, мой враг». ---День выдался шумным. Пришли женщины — из булочной, с рынка, из домов. Спрашивали «ту самую воду», интересовались мылом, переговаривались, как пчёлы у улья. Одна принесла новость:
— Городской староста хочет запретить торговлю женщинами без опекуна! — Тогда пусть приходит и попробует забрать у меня совесть и розмарин, — ответила Ирина, не поднимая головы. — Но предупреждаю — оба кусаются.Ханна прыснула от смеха, но заметила, что в глазах госпожи мелькнула тень.
Она знала — такие слухи опасны. Особенно для вдовы, особенно для той, что не прячется. ---Вечером, когда город укутала мгла, в дверь постучали. Три коротких, один длинный. Ирина открыла — на пороге стоял Фогель.
— Извините за поздний визит, — произнёс он, снимая шляпу. — Не мог не предупредить. Завтра заседание управы. Обсуждают «положение о частной торговле женщинами». — Как мило, — сказала Ирина. — Они боятся, что мы захватим мир с мылом и чистыми руками? — Они боятся того, что не могут контролировать. Вы им непонятны. — И вы пришли сказать, что мне лучше исчезнуть? — Я пришёл сказать, что, если вас вызовут, я буду рядом.Он подошёл ближе, в глаза его легла тень усталости.
— Вы делаете то, что должен был сделать я. А я всё ещё лечу чуму молитвами и кровопусканием. — Тогда лечите лучше, доктор. А я постараюсь, чтобы ваши пациенты хоть руки мыли. Он усмехнулся, но не уходил. — Вы не боитесь. — Ошибаетесь. Боюсь. Только не их — себя. Что привыкну. Что мне начнёт нравиться этот век.Фогель молчал. Потом осторожно взял её руку и поцеловал пальцы.
— Этот век вам подходит, Ирина. Просто он ещё не понял, что родился заново.Он ушёл, оставив её в растерянности. На коже — тепло, на губах — горечь.
Ирина задула свечу и долго смотрела в темноту, где отражались два лица: одно — из прошлого, другое — из будущего. Оба — её.Глава 7.
Глава 7
Город проснулся ржавым звоном: в кузнице подковывали лошадь, в церкви откашлялся колокол, и даже куры на соседнем дворе кудахтали, как будто спорили о налогах.
Ирина умывалась у кувшина, глядя, как в воде дрожит отражение её лица — почти привычное, но всё равно чужое. «Если позовут — идти. Если будут кричать — не отвечать криком. Если дадут слово — говорить коротко и чисто», — повторила она как формулу.Ханна завязала на её талии чистый передник и поправила косу.
— Шнуровку потуже? — Нет. Сегодня нужно дышать.На прилавке лежал аккуратный свёрток: «розмариновая вода», «лимонное мыло», лист «Мера — ровная». Ирина сунула его в сумку и вышла.
---
Здание управы стояло на рыночной площади, как большой сундук: тёмное дерево, резная дверь, на фронтоне высечено «Закон любит порядок». Перед входом толпились люди — кто по делу, кто из любопытства. Пахло влажной шерстью, чернилами, сырым камнем и терпеливым гневом.
Внутри — зал со сводчатым потолком, длинный стол, на нём песочницы для подсушивания чернил, свечи в кованых шандалах. На возвышении — бургомистр: голоса не повышает, но глаза острые, как шило. По бокам — члены совета, среди них — знакомые лица гильдейского писаря и Фогеля. Йоханна не было видно — значит, где-то уже нашёл место, откуда слышно лучше всех.
— Дело третье, — объявил бургомистр, не тратя слов, — «О частной торговле женщинами без опекуна. Прецедент — лавка фрау Браун».
Зал шевельнулся, как хлеб в печи.
— Фрау
