Отшельница. Искра короля - Марина Эльденберт

— С чудовищами гораздо интереснее, мой король, — произнесла она и улыбнулась. Тогда она впервые назвала его так, и на щеках ее появились ямочки.

Спустя пару месяцев их общения Стефан впервые задумался об извлечении искры. В его жизни было много фавориток и до женитьбы на Оливии Веттивер, и после, но Валери заинтересовала его иначе. В ней не было напускной скромности, но и распутства. Она не пыталась его соблазнить, их встречи были лишены интимной составляющей, и вскоре по дворцу уже ходили слухи, что у Рована будет новая королева.

Тогда Оливия как с цепи сорвалась. Хотя не имела на это ни малейшего права. Не замечавшая до этого ни одну из его любовниц, она превратилась в совершенно невыносимую женщину, страдающую приступами ревности. Именно это и не давало сейчас Стефану покоя.

Когда они виделись последний раз, в ее глазах не осталось ровным счетом ничего от той женщины, которую он знал. Она выглядела жутко, даже по сравнению с той истеричкой, которую он выслал из дворца, но… смотрела в упор и тоже не отводила глаз. Так, как Оливия никогда не смотрела. Близость смерти или что-то иное?

«Я ничего не помню».

Возможно, он рехнулся, если сейчас думает об Аглае Эрхольд. Императрица Вейсмейстрии оказалась иномирянкой, застрявшей в теле супруги известного на весь мир самого молодого императора Натаниэля Эрхольда. Возможно ли, чтобы такое же произошло с Оливией? Она умирала, как сказала перепуганная служанка. Но, когда Стефан прилетел в поместье, застал бывшую жену отмокающей в ванной. Живую.

«Вас расстроил этот факт?» — поинтересовалась она и наградила его тем самым взглядом.

Прямым, в упор.

Сейчас Стефан уже жалел, что не задержался подольше и не понаблюдал за ней. Не расспросил прислугу, что же на самом деле произошло, но раздражение и злость при виде Оливии никуда не делись. Стоило ему ее увидеть — и все вспыхнуло вновь. Все чувства, которые он так старательно пытался вытравить из себя, потому что тратить на эту женщину даже толику раздражения — слишком большая честь!

— Неважно, — коротко отозвался он, перехватывая запястье Валери. — Сейчас уже неважно.

— Хорошо, — она никогда не настаивала, и сейчас не стала.

Стефан же снова поморщился: раньше, когда Валери садилась к нему на колени, просто садилась — между ними по-прежнему ничего не было, и это будоражило сильнее ласк самой опытной любовницы, он испытывал желание. Смахнуть разделяющую их преграду одежды, сделать ее своей, но сейчас этого желания не было, и это раздражало чуть ли не сильнее последней встречи с Оливией, самой Оливии, всего, что связано с Оливией так или иначе.

Она была и оставалась единственной, кто мог вывести его на эмоции на ровном месте, и за это Стефан ненавидел ее еще сильнее. За это и за то, что она сделала.

— До того, как ты подаришь мне частичку себя осталось совсем чуть-чуть, — произнесла Валери, — и я волнуюсь. Я никогда ни о чем так не волновалась, Стефан, как о том, смогу ли я принять твою искру. Стать твоей Искрой…

Он хотел сказать, что их совместимость — установленный факт, а значит, все будет хорошо. Но не успел: в дверь постучал Корви, его секретарь, и Валери мгновенно вспорхнула с его колен. Пересела в кресло, стоящее по ту сторону стола. С таким скучающим видом, будто минуту назад не перебирала его волосы.

— Ваше величество. Прошу прощения, что прерываю вашу беседу, но к вам ректор воспитательного интерната. Говорит, дело срочное.

— Пусть заходит. — Он кивнул Валери, и та поднялась. Присела в реверансе.

— До встречи, ваше величество.

Стоило ей покинуть кабинет, как Корви снова отворил дверь, пропуская вперед мужчину с военной выправкой. Когда-то Адам Равэй действительно был военным, но это было давно. Получив ранение, он был назначен ректором воспитательного интерната для мальчиков. В этом заведении оказывались особо опасные подростки, и среди них — Лазар Вальден.

Стоило об этом подумать, как раздражение снова царапнуло изнутри ржавыми когтями и ядом ярости разлилось по сердцу. Он видел своего племянника один-единственный раз. Сразу после рождения.

Правда, помнил все, как сейчас: и спящего младенца, которого держал на руках Вальден, и насмешливый взгляд ублюдочного братца-бастарда.

— Если твой выродок когда-нибудь узнает правду, — сказал ему Стефан тогда. — Я вас уничтожу. Обоих.

— Ваше величество, — из размышлений его вырвал голос ректора, — у меня плохие новости. Ваш племянник сбежал.

12

— Бабушка всегда была деятельной, помогала нам с папой в лавке, а теперь не может даже ходить без чужой помощи. И я вижу, как ей тяжело от этого. Она чахнет и угасает. Но они с папой — моя единственная родня. Папа сказал, что я бы умерла, если бы не вы. Или стала безумной. А вы сотворили чудо!

Старушку я понимала отлично. Сама столкнулась с тем, что деятельная я превратилась в развалину. Для трудоголика нет ничего ужаснее безделья. Мы сразу чувствуем себя бесполезными. А еще я была доктором. Однажды я выбрала эту профессию, этот путь, потому что хотела спасать людей. Теперь же вынуждена была отказываться от своей главной жизненной миссии, от своих принципов в пользу своего здоровья и здоровья Лазара. Кислородную маску сначала на себя, затем на других. Я не смогу творить добрые дела за счет мальчика, каким бы самоотверженным маленьким драконом он ни был!

Марни заметила, как я покачала головой, и впихнула в мои ладони небольшой мешочек: гораздо меньше того, что Жюли отдала Теренсу, но в нем знакомо звякнули монеты.

— Я заплачу! Это мои деньги, мое приданое. Когда я обращалась к господину лекарю, он надо мной посмеялся. Сказал, что его услуги стоят дороже. — В глазах девочки заблестели слезы. — Но это все, что у меня есть. Бабушка и папа — все, что у меня есть!

Она шмыгнула носом, видимо, чтобы не расплакаться. Удивительно, Наташа мне все детство и будучи подростком закатывала истерики со слезами и соплями. Но обычно это касалось нового телефона или поездок с друзьями за границу. Я мало что ей запрещала, может, поэтому моя дочь выросла такой избалованной. Но я даже не могла представить, чтобы Ната просила что-нибудь для других. Обычно все касалось ее.

Марни не устраивала истерик, она просто просила за другого человека, возможно, поэтому отказать ей было гораздо сложнее, чем собственной дочери. Наташа могла обойтись без