Отшельница. Искра короля - Марина Эльденберт
Тем более пока я не вижу и не знаю всей ситуации. Расспрашивать ребенка, отправленного на каторгу, о родителях было бы по меньшей мере жестоко, а поднимать тему Вальдена с Жюли и Карлой — подозрительно. Поэтому я решила пока помалкивать и наблюдать. Делать выводы и действовать по обстоятельствам.
Обо всем этом я думала, лежа утром в постели с совершенно непривычной для меня, Ольги с Земли, изматывающей слабостью. Когда я вчера ложилась после ужина с Жюлем, смогла даже самостоятельно раздеться и вымыться. Сейчас же снова ощущала себя старой развалиной, и это бесило! Я всегда была деятельной, сильной, могла о себе позаботиться, а выданное мне тело, судя по всему, было на последней стадии издыхания.
Разозлившись на такие мысли еще сильнее, я собрала последние силы, поднялась, и тут же об этом пожалела: голова закружилась, темнота перед глазами рассыпалась мерцающими искрами, и я едва успела уцепиться за столбик кровати. Балдахин с него давно сняли, а вот столбики остались, и сейчас пришлись как нельзя в тему.
Отдышавшись и справившись с предобморочным состоянием, я чуть не закричала от отчаяния. Помогли только выработанная годами выдержка да самоконтроль.
Я справлюсь с этим, как справлялась со всем!
С предательством Никиты и его словами:
— А что ты хотела? У тебя всегда была на первом месте работа!
С жестокостью родной дочери.
С самыми тяжелыми случаями, когда я вытаскивала почти с того света самых, казалось бы, безнадежных пациентов. Когда все говорили: «Это невозможно…», а я говорила: «Возможно!» — и вытягивала. Реаниматологи в нашей больнице говорили, что я ведьма, вот только никакая я была не ведьма. Самая обычная женщина, которая с детства хотела спасать людям жизни. С тех самых пор, как никто сначала не смог поставить моему отцу правильный диагноз, а когда поставили, было уже поздно.
— Соберись, Оля! — скомандовала я себе. — Соберись и думай!
Вчера мне полегчало в саду. На свежем воздухе. И если местный воздух обладает целительной силой, значит, надо как можно больше времени проводить на улице. Можно было бы, конечно, списать мое состояние на появление мальчика, но когда он появился, я уже могла достаточно хорошо его рассмотреть. Или же дело не в воздухе вовсе? Проверить это можно было только одним способом.
Я привыкла вставать достаточно рано, чтобы успеть собраться на смену, сделать спортивный коррекционный комплекс, выпить кофе с булочкой и при этом никуда не спешить. Похоже, эту привычку я забрала с собой в новый мир — солнце еще только-только вставало, и сейчас вряд ли кто-то в этом доме кроме меня не спал. М-да… будет трудно. Или нет?
Глубоко вздохнув, я расправила плечи. Плечи тут же скукожились обратно, отдав болью за грудиной.
— Ну уж нет!
Я доковыляла до кресла, останавливаясь, чтобы отдохнуть на каждом шагу и стараясь далеко не уходить от какой-нибудь поверхности или чего-то, за что можно зацепиться. На кресле я вчера оставила длинный, до пола халат, который сейчас и накинула поверх ночного платья.
Мне кажется, у нас подъездные старушки и то шустрее бегали, чем я сейчас. Но, сцепив зубы, я сначала добралась до ванной, где немного привела себя в порядок, затем до коридора. И дальше по тексту, до ведущих в сад дверей.
Раннее утро встретило меня бодрящей прохладой, трелями птиц, ароматной свежестью поздней весны и ярким желанием жить! В нашем городе весна задержалась, и май выдался лютый, холодный, сыпавший кусачим снегом, злым от того, что тут же растает. Здесь же тепло уже вступило в свои права, и происходящее со мной казалось дико, отчаянно несправедливым. Впрочем, я как никто знала, что увязнуть в жалости к себе проще всего, поэтому немедленно отказалась от таких мыслей.
А после мне и вовсе стало не до них: я ошиблась, сказав, что никто кроме меня здесь не спит. Сын Кристофа Вальдена сидел под деревьями, рядом с ним лежали садовые ножницы. Часть деревьев и кустов уже приняла божеский вид, не напоминая заросли джунглей. Часть еще была не подстрижена: по всей видимости, он сел передохнуть.
Он что, всю ночь здесь работал?
От этого предположения мне стало дурно, а может, и не от предположения. Рядом с ножницами валялись перчатки, куча веток была аккуратно сложена в стороне. Мальчик не видел меня, поэтому я получила отличную возможность за ним наблюдать.
Лазар-Жюль ожесточенно грыз веточку, зажатую между губами, а по его щекам бежали злые слезы. От этого мое сердце ужалило уже не физически, и я невольно шагнула вперед. Но опять не рассчитала свою немощь, ноги подогнулись, и я кулем повалилась в траву.
Земля и небо поменялись местами, а в следующий момент мальчик уже оказался рядом со мной.
— Почему вы не сказали, что все так плохо? — зло спросил он, а потом сдавил мою ладонь, и в меня хлынуло яркое, живительное тепло.
10
Я уже принимала магию Теренса, но тогда все было иначе. Мир вокруг не просто обрел резкость, он раскрылся яркими красками, первыми лучами солнца, летним зноем и соленым привкусом океана. В своей прошлой жизни я видела его лишь однажды, ради этого пришлось лететь на другой конец света, но хорошо запомнила тот первый рассвет на пляже, когда волны ласкали пальцы ног, а в небе появлялись воздушные замки из облаков. Почему-то сила Лазара тоже напоминала океан: теплый и ласковый для меня в данную минуту. Он согревал, обволакивал, забирал боль и слабость. Если от магии Теренса я чувствовала себя так, словно… под обезболивающим или прикончившей несколько чашек кофе одновременно, то сила мальчика проникла в меня на каком-то клеточном уровне.
Исцеляя.
Я просто не могла подобрать другого слова! Но уже успела с таким столкнуться, когда лечила
