Моя по праву зверя - Алисия Небесная

Она знает, как держать тело. Как подавать себя. Как говорить так, чтобы между словами чувствовался намёк на вчерашнюю ночь — даже если её не было.

— Она ведь не местная. Не понимает, как работает твоя стая. Кто кому принадлежит.

Она подаётся ближе. Движется, как кошка в охоте — плавно, хищно, уверенно. Рука скользит вниз, к ремню на моих брюках, пальцы цепляются за пряжку — будто невзначай, но слишком точно.

Она знает, как довести альфу до предела. Как прикоснуться — так, чтобы в теле отозвалось. Как дышать — так, чтобы в крови вспыхнул инстинкт.

Запах от неё тяжёлый, сладкий, с металлической нотой — течёт, и даже не скрывает. Её тело само тянется, говорит за неё громче слов.

Я перехватываю её запястье.

— Ты путала доступность с близостью, Селена. Ты просто лежала подо мной. Потому что я позволял.

Она не отстраняется. Губы приоткрыты, но ставка оказалась неверной.

Я помню, как ломалась. Как стонала в каждом углу этой крепости, цеплялась за стены из-за того, что кровати было мало. Как произносила моё имя, словно это давало ей право.

Теперь — нет. Ни желания, ни права.

— Приблизишься к ней — и узнаешь, как быстро омега может потерять всё. И остаться никем. Даже без имени.

Запах бьёт в нос. Жаркий, липкий, с примесью отчаянья. Она течёт — а мне плевать. Тело молчит. Волк молчит. Всё, что было — там. Вчера. Сгорело.

— Хватит, — бросаю. Пальцы сжимаются на запястье. Последний раз.

Её зрачки расширяются. Не от страха. От удара по самолюбию. Она не привыкла слышать «нет». А уж от меня — тем более.

— Я помню, — голос ниже, тише. Почти интимный. — Как ты взял этот кубок. Все тогда думали, что тебя вырубят. И я — тоже.

Он разворачивается, подходит к полке и проводит пальцем по медали. Взгляд его останавливается на трещине, словно именно она — та точка, где он стал для неё важным.

— А синяк на скуле был изумительный. Грубый. Такой, что хотелось его коснуться. Не из жалости — из-за его притягательности. Живой.

Он поворачивается, смотрит на меня. Взгляд — тяжелый, давящий. Улыбка — мягкая, почти теплая. Почти. Но я знаю, что за ней скрывается. Она играет. Вспоминает не из ностальгии — ради власти.

— В тот момент я осознала, кто ты на самом деле. Ты не просто лидер стаи — ты её воплощение. Настоящий Альфа. Я стремилась быть не просто рядом, а частью тебя. Я хотела стать неотъемлемой частью твоей силы, чтобы твоё стало моим.

Я молчу. Всё, что она сказала, — правда. Тогда я действительно был в огне. Она была как зажигалка, брошенная в бензобак. С полувзгляда вспыхивали искры. Одно слово — и мы уже срывали друг с друга одежду.

Это не было нежностью. Это была схватка. Кто кого крепче схватит? Кто кого сильнее прижмёт? Кто вырвет крик из чужой груди? Мы не занимались любовью.

Сжимал её за горло, пока она не переставала дышать, а потом сам же возвращал воздух поцелуем. Она впивалась ногтями, оставляя следы до крови — чтобы все видели, что был.

Имел её там, где хотел — на столе, на полу, в душе, в машине — плевал на место, время и свидетелей, главное, чтобы внутри, глубоко, до стонов и следов на коже.

Срывали одежду, не считая — только звук рвущейся ткани, царапины на спине, запотевшие стёкла.

Она не была той, кого берегут. И не хотела быть. Её не интересовало «до» и «после». Только «сейчас». Только как глубоко я войду. Селена шептала грязные слова, выгибалась, цеплялась за стены, и я знал — она не играет.

Именно за это я её и брал — жадно, резко, везде, где хотелось. Потому что с ней не нужно было притворяться.

Но сейчас? Смотрю на неё — и ничего. Ни злости. Ни желания. Ни тяги. Как будто тот огонь сдох. Осталась зола, дым без жара. Перегорело. Она может шептать, как было. Напоминать, как я держал её за волосы, как кончала, шепча моё имя. Может даже тянуться, ластиться, напоминать, что когда-то я её хотел. Но я — нет. Больше нет.

Потому что внутри всё давно вибрирует в противоположную сторону. К той, чья кожа запоминается не из-за привычности, а потому что в ней заключён правильный код. Это инстинкт. Притяжение на уровне животного.

К той, чьи ароматы не смешиваются, а создают гармонию. Они успокаивают и одновременно возбуждают. Волк рычит на её имя даже во сне.

Селена делает шаг. Плавный. Решительный. Словно она всё ещё обладает силой.

Тело не откликается: движение есть, но в нём — пустая механика, без желания, без внутреннего отклика. Перехватываю её руку резко, с тем нажимом, который не допускает двусмысленности.

— Селена. Не сегодня, — произношу спокойно, но в этих двух словах — закрытая дверь, за которой для неё больше ничего нет.

— Ну как скажешь, мой Альфа, — тянет Селена, и её улыбка — как ядом покрытый нож: блестит, режет и пахнет не тем, чем должна.

Уходит медленно, с достоинством, но след остаётся — густой, навязчивый запах и раздражение, которое въедается в кожу, как яд под когтями.

К середине дня я уже за пределами стаи: контракты, встречи, бумаги — взрослая власть не терпит пауз. Но всё это — вхолостую, если внутри гудит одно: её запах.

Брендон за рулём. Молчит, как положено. Если рядом с тобой альфа, который испытывает сильные чувства к омеге, то лучше не вмешиваться.

К воротам возвращаемся под вечер. Солнце садится медленно, размазывая свет по верхушкам деревьев — будто кто-то пролил золото по веткам.

Охрана узнаёт — ворота отворяются без слов.

Я только скидываю куртку на стул — и тут влетает Сэм. Запыхавшийся. Взгляд его метался, словно у дикого зверя, почуявшего опасность.

— Райан…

Голос Сэма срывается — резко, надломлено. Это не «что-то». Он не тревожит по пустякам. Никогда.

Разворачиваюсь.

— Что? — Глухо. Покой окончен. Я это уже знаю.

— Там… новенькая, — выдыхает он и осекается. Смотрит мимо, будто не может сказать.

Молчание тянется слишком долго.

— Белла? — Уточняю. Сердце мгновенно отзывается. Он кивает. Одно движение — и всё решено. Я в пути. Без слов, без вопросов.