Счастье в огне - Мария Васильевна Захарова
Откуда-то вдруг появилась Татьяна с огромным овчинным полушубком, в который принялась закутывать Варвару, не забывая при этом причитать на все лады:
– И что же это такое… И как ты здесь оказалась… Мокрая вон вся! А ну, если заболеешь… И надо же такое придумать… Ты зачем к воде полезла-то… Разве ж тебе можно тягать такое! Ну как же это… Немедленно домой пошли, давай, тебе лечь нужно срочно. – теперь она тянула Варю за руку.
Но девушка, отстранив Татьяну медленно, на подкашивающихся ногах двинулась в сторону Глафиры. Подойдя ближе, Варя попыталась заглянуть женщине в глаза. Но та упорно их отводила. Обе молчали какое-то время. Потом Варя вздохнула поглубже и, стараясь предать голосу твердость, произнесла:
– Спасибо…
Глафира наконец взглянула на неё, и коротко бросила: «Не за что. Домой иди. Простудишься», и тут же отвернувшись, медленно пошла вдоль улицы. Татьяна, оказывается, стоявшая прямо за ее спиной, подхватила девушку под руку, не давая упасть, ноги совершенно не держали Варю. С другой стороны подбежала Алёнка, и вдвоём, женщины довольно быстро довели Варвару до дома, стащили с неё мокрые вещи, уложили в кровать, накидав сверху всё, что нашли тёплого. Потом Татьяна заварила малиновые ветки, предусмотрительно запасенные Таисией Петровной, и с ложки поила Варю отваром. И Варя, уже сквозь сон следившая за суетившимися женщинами, вдруг почувствовала себя так спокойно, будто она вернулась домой, к маме, и нет вокруг никакой войны, никаких смертей, и всё теперь обязательно будет хорошо.
7
– Воздух благоухал весенней свежестью. Набухшие почки вот-вот готовы были дать жизнь новой листве, а земля источала маслянистый аромат свежей зелени. Птичий щебет складывался в удивительную мелодию, созвучную той, что пела сейчас в Вариной душе. Природа, как и Варя, готовилась стать матерью и дать новую жизнь всему земле.
– Варя с Алёнкой с самого утра сгребали в колхозном саду прутья и прошлогоднюю листву и теперь сидели, прислонившись к большому корявому стволу старой яблони.
– Какая красота: сад, и речка, и лес. – Варе хотелось бесконечно вдыхать этот благословенный воздух, не наполненный дымом и смрадом бесконечных боев. – И тишина…
– Да уж, чего-чего, а тишины у нас хватает. От нее иногда выть хочется. – Алёнка недовольно зашмыгала носом.
– Глупая ты, – Варе не хотелось разговаривать.
– Ну да, не тебе чета, ты ж у нас городская, – опять обиделась Алёнка.
– При чем здесь это. Просто…. – Варя вздохнула, – просто ни при чём…
– А Сталинград – большой город?
– Да, очень большой, и очень красивый… был, – в Варином голосе послышалась тоска.
– И театры есть?
– Да и театры. И большие магазины, и парки, и скверы. И каждый год мы сажали новые деревья, вырастали новые аллеи. И было очень много акаций. И еще ходили трамваи. А какие огромные заводы! Там работало много, очень много людей. И вечерами ходили в кино, и на танцплощадки.
– Да. Красиво было. Жаль, что ничего этого больше нет.
– Нет… Но обязательно будет снова! И дома будут! И театры! И акации – обязательно! И школы, и больницы.
– Да разве ж будет теперь кто такую махину восстанавливать?!
– Обязательно будут! Сталинградцы обязательно возродят свой город! И он будет еще больше и ещё красивее, чем был! Обязательно! – Варя поднялась с земли и теперь смотрела куда-то вдаль.
– Варя, скажи… а… отец, ну, твоего ребёнка, он в Сталинграде?
– Нет, думаю, уже нет. Я не знаю. – И это было чистой правдой, той правдой, которая причиняла Варе мучительную боль, изводя ее неизвестностью.
8
Несмотря на июльскую жару, Варя прекрасно себя чувствовала – тошнота давно прошла, а молодое, сильное тело привыкло к приятной тяжести беременности. По словам бабки Авдотьи, которая приняла на свет не одного ветрушинского малыша, ребенок должен был вот-вот появиться на свет, и Варе следовало бы находиться поближе к дому, поэтому в поле ее не брали, каждый раз придумывая ей какие-то дела в деревне. Но оставаться одной было страшно, и, чем ближе к родам, тем страшнее.
Варя и сама не знала, чего боится, но с каждым днем смутное беспокойство терзало ее все сильнее. Но, несмотря на страх, о самих родах она почему-то думала мало, а вот о ребёнке и его отце – много. Причём об отце, кажется, гораздо больше. Мысли о будущем Варя старалась отметать, зато прошлое вставало перед ней в мельчайших деталях: стальной взгляд на площади у ГУМа, когда машины, привезшие их в город, освобождались от «казенного имущества» и передавались для нужд фронта резким подтянутым капитаном; тяжесть мужского тела, прикрывающего ее от свинцового дождя, изрыгаемого пикирующим юнкерсом в день, когда был разбомблен госпиталь; беспристрастный, какой-то металлический голос, приказывающий Костику убираться из траншеи в развалинах; мягкие, пушистые снежинки, тающие на ресницах, окаймляющих такие родные серые глаза; нежные, любящие касания мужских рук и губ, а потом такие неожиданные, но подарившие веру в будущее слова нянечки о ее будущем ребенке.
Три дня назад было принято решение о начале уборки хлеба, и теперь село практически обезлюдело – все, способные принести хоть какую-то пользу, отправились в поле. Варвару же оставили в правлении, чтобы прибрать там, а заодно отвечать на телефонные звонки. Хотя девушка прекрасно понимала – был найден очередной повод не брать ее в поле: ну кто сейчас будет звонить в пустое правление!
Она распахнула все окна, впустив в прохладное помещение ласковые лучи июльского солнца и принялась собирать бумаги, разбросанные на столе. Вдруг какая-то непонятная тяжесть внизу живота заставила её замереть. Но через минуту неприятное ощущение прошло, и Варя продолжала свое занятие, потом вышла во двор, чтобы зачерпнуть из дождевой бочки воды, которой собиралась помыть окна и пол. Поднимая наполненное ведро из бочки, девушка опять ощутила тянущую боль, теперь переходящую и на поясницу. Она огляделась вокруг – улица была совершенно пустой, даже собаки попрятались от жары где-то в укромных местечках. Непонятная тревога запульсировала в груди. Варя поставила ведро на землю и опустилась на ступеньки крыльца. Боль опять отступила, но тревожное чувство не проходило. Девушка посидела ещё, прислушиваясь к своему телу, но больше ничего не происходило. Она отмахнулась от своих тревог, подхватила ведро и отправилась искать тряпки.
Первым делом метелкой на длинной ручке Варя принялась стряхивать
