Похищенный. Катриона - Роберт Льюис Стивенсон
Из наших уст вырвался почти один и тот же возглас: я решил, что она приехала на корабль попрощаться со мной, а она подумала, что я добился разрешения повидать ее перед разлукой. Но тут же мы поняли, что нам предстоит плыть в Голландию вместе.
— Но почему Барба мне ничего не сказала! — воскликнула Катриона и вспомнила, что ей было вручено письмо со строгим условием распечатать его только на корабле. В письмо было вложено следующее послание ко мне:
Дражайший Дэви! Как показался вам мой прощальный привет? Запечатлели вы поцелуй? Или попросили разрешения? Я уже собралась подписаться здесь, но это могло бы затуманить смысл моего вопроса. Да и ответ я знаю заранее. А потому закончу полезным советом: не будьте чересчур робки, но, бога ради, не напускайте на себя развязность. Хуже для вас ничего быть не может. Засим остаюсь вашим добрым другом и наставницей.
Барбара Грант.
Я написал короткий ответ, выражая свою благодарность, на листке, который вырвал из записной книжки, сложил его вместе с записочкой, запечатал их моим новым перстнем с гербом Бальфуров и отдал слуге Престонгрейнджа, дожидавшемуся в моей лодке.
После этого мы могли опять поглядеть друг на друга, чего целую минуту не делали, а затем, подчиняясь взаимному порыву, вновь обменялись рукопожатием.
— Катриона! — сказал я, словно моя способность говорить исчерпывалась этим словом.
— Значит, вы рады снова со мной увидеться? — спросила она.
— По-моему, это лишние слова, — ответил я. — Наша дружба так глубока, что нам не требуется произносить речи по подобным поводам.
— Правда же, Барбе в целом мире нет подобной! — воскликнула она. — Я даже вообразить не способна, как можно быть такой красивой и такой прямодушной!
— И тем не менее Альпин интересовал ее не больше капустной кочерыжки! — заметил я.
— Это она только так говорила! — возразила Катриона. — Но она взяла меня под защиту и нежно заботилась обо мне ради этого имени и ради благородства той крови, которая течет в нас обеих.
— Нет, я вам объясню почему, — сказал я. — Лица у людей в нашем мире самые разные. Вот лицо Барбары: все должны им любоваться и считать ее прекрасной, бесстрашной, веселой девушкой. И вот ваше лицо — совсем другое… Насколько другое, я постиг только сегодня. Вы себя видеть не можете, а потому не поняли, что она взяла вас под защиту и нежно заботилась о вас ради вашего лица. И любой человек поступил бы так же.
— Любой?
— Любой человек в мире.
— А, так вот почему солдаты в Замке меня заперли! — воскликнула она.
— Барбара научила вас смеяться надо мной, — заметил я.
— Она научила меня не только этому. От нее я узнала о мистере Дэвиде очень много — все, что можно сказать о нем плохого, а также порой и не самого плохого, — добавила она с улыбкой. — Она мне рассказала о мистере Дэвиде все-все, кроме того, что он плывет на этом же самом корабле. А почему вы уезжаете?
Я объяснил.
— Ну что же, — сказала она. — Несколько дней мы проведем вместе, а потом, наверное, распрощаемся навсегда! Отец ждет меня в месте под названием Хеллевутслейс, а оттуда мы отправимся во Францию и будем жить там в изгнании, как и вождь нашего клана.
— А! — только и мог произнести я, так как при одном упоминании Джеймса Мора у меня пропадал голос.
Она тотчас же это заметила и догадалась о некоторых моих мыслях.
— Одно я должна вам сразу сказать, мистер Дэвид, — начала она. — По-моему, двое людей из нашего рода поступили с вами не слишком хорошо. Один — Джеймс Мор, мой отец, а второй — лэрд Престонгрейнджа. Престонгрейндж сам объяснил свои проступки, или за него это сделала его дочь. Но в оправдание Джеймса Мора, моего отца, я могу сказать вот что: он томился закованный в темнице, он честный бесхитростный солдат, бесхитростный джентльмен из горного клана и никак не мог разобраться в их уловках. Но если бы он догадался, что из этого выйдет вред для такого благородного молодого человека, как вы, то предпочел бы лучше умереть. И во имя дружбы прошу вас простить моего отца и всю нашу семью за эту ошибку.
— Катриона, — сказал я, — что это была за ошибка, я не хочу знать. Я знаю лишь одно: вы ходили к Престонгрейнджу и на коленях молили пощадить меня. Да, я понимаю, что пошли вы к нему ради своего отца, но все равно вы просили и за меня. Говорить об этом я не в силах. Есть две вещи, о которых я не в силах даже думать: первая — ваши ласковые слова, когда вы назвали себя моим дружочком, и вторая — ваши мольбы сохранить мне жизнь. Так не будем же больше упоминать между нами ни о прощении, ни об обидах.
Я умолк, глядя на Катриону, а она смотрела на палубу. Разговор не успел возобновиться, как задул северо-западный ветер и матросы принялись ставить паруса и выбирать якорь.
Пассажиров, кроме нас, было шестеро, то есть все каюты были заняты. Компанию нам составили трое почтенных купцов из Лита, Керколди и Данди, которые направлялись по общим делам в Верхнюю Германию, а также голландец, возвращавшийся на родину, и жены вышеупомянутых купцов. Катриона была поручена заботам одной из последних, но, к большому нашему счастью, миссис Гебби (как ее звали) плохо переносила море и круглые сутки лежала на спине у себя в каюте. К тому же на борту «Розы» молоды были только мы, если не считать бледного юнгу, который, как в свое время я, прислуживал обедающим, а потому мы с Катрионой были предоставлены самим себе. За столом наши стулья стояли рядом и
