Похищенный. Катриона - Роберт Льюис Стивенсон
— Вот мой родной дом, — сказал я, — и вся моя семья.
— Бедный, бедный Дэвид Бальфур! — подхватила мисс Грант.
Что произошло во время этого визита, я так никогда и не узнал, но, без сомнения, он не был слишком приятен Эбинизеру, потому что лицо лорда-адвоката, когда он вернулся к нам, было сумрачно.
— Мне кажется, скоро вы станете здешним лэрдом без всяких оговорок, мистер Дэви! — сказал он через плечо, уже вставив ногу в стремя.
— Изъявлять притворную горесть я не намерен, — ответил я.
И правду сказать, до его возвращения, мы с мисс Грант успели украсить дом садами, цветниками и террасой — как впоследствии я и сделал.
Оттуда мы направились в Куинсферри, где Ранкейлор оказал нам самый радушный прием, не зная, куда посадить и чем угостить столь именитого гостя. А лорд-адвокат был настолько безыскусственно добр, что просидел со стряпчим у него в кабинете по меньшей мере два часа, подробно знакомясь с положением моих дел и выражая (как мне было потом сказано) большое уважение ко мне и озабоченность моим будущим благополучием.Тем временем мы с мисс Грант и молодым Ранкейлором взяли лодку и отправились вокруг мыса Хоуп в Лаймкилнс. Ранкейлор очень нелепо (и, по-моему, даже оскорбительно) выражал свое восхищение нашей спутницей, но, к моему удивлению (впрочем, это — слабость, свойственная всему прекрасному полу), она была даже несколько польщена. Но нет худа без добра: когда мы добрались до нашей цели, она распорядилась, чтобы он постерег лодку, а сама направилась со мной в харчевню, потому что запомнила, как я описывал Элисон Хасти, и пожелала увидеть ее своими глазами. Элисон вновь была дома совсем одна (если не ошибаюсь, ее отец весь день трудился в поле) и почтительно присела перед молодым господином и красивой барышней в амазонке.
— Так-то вы меня встречаете, — сказал я, протягивая ей руку. — Плохо же вы помните старых друзей!
— Господи спаси и помилуй! — воскликнула она. — Быть того не может! Да это оборвашка!
— Он самый, — ответил я.
— Я часто думала про вас и вашего друга и рада видеть вас таким нарядным! — сказала она. — Правда, я по вашему подарку догадалась, что вы добрались до своих родных, и спасибо вам за него от всей души.
— Ну-ка, отправляйтесь погулять, как пай-мальчик, — велела мне мисс Грант. — Я сюда не для того пришла, чтобы светить вам свечкой. Нам надо потолковать вдвоем.
Пробыла она там минут десять, а когда вышла, я заметил, во-первых, что глаза у нее покраснели, а во-вторых, что с ее груди исчезла серебряная брошь.
И то и другое глубоко меня растрогало.
— Я еще никогда не видел вас столь красиво украшенной! — воскликнул я.
— Эх, Дэви, оставили бы вы велеречие дурням! — сказала она и до конца дня была со мной более колючей, чем обычно.
Вернулись мы с этой прогулки, когда в домах уже зажигались свечи.
Очень долго я ничего больше не слышал о Катрионе. Мисс Грант свято хранила секрет и прерывала шутками все мои попытки задать вопрос. Наконец как-то, когда я в пустой гостиной корпел над французским, она вошла туда, вернувшись с прогулки. Мне почудилось в ее лице что-то необычное: щеки разрумянились, глаза ярко блестели, губы морщились в сдерживаемой улыбке, едва она взглядывала на меня. В нее словно вселился бес проказливости, и, не успев войти в комнату, она затеяла со мной ссору по пустякам — я даже не понял, из-за чего. Как человек, увязший в болоте, чем больше усилий я прилагал, чтобы выбраться на твердую землю, тем глубже погружался в трясину, а под конец мисс Грант гневно заявила, что подобного ответа не потерпит ни от кого и я должен на коленях просить у нее прощения.
Беспричинность этой вспышки меня рассердила.
— В моих словах не было ничего для вас хоть сколько-нибудь обидного, — заявил я. — Ну, а на колени я могу стать разве что перед богом.
— А мне надо поклоняться, как богине! — воскликнула она, встряхнув каштановыми локонами, и лицо ее заалело еще больше. — Каждый мужчина, овеянный ветерком от моих юбок, будет смотреть на меня только так.
— Хорошо, я готов попросить прощения порядка ради, хотя, право же, не знаю за что, — сказал я. — Но этих театральных поз требуйте от других.
— Ах, Дэви, Дэви, — проворковала она. — Даже если я вас об этом умоляю?
Тут я сообразил, что спорю с женщиной, а это равносильно спору с ребенком, да еще по выдуманному поводу.
— По-моему, это глупость, — сказал я, — не достойная ни того, чтобы вы о ней просили, ни того, чтобы я вашу просьбу исполнил. Но отказать вам я не могу, так что весь стыд, если тут есть чего стыдиться, пусть падет на вас! — И с этими словами я опустился на колени.
— Ну вот! — воскликнула она. — Я все-таки сумела придать вам надлежащую позу. Ловите! — внезапно приказала она, бросила мне сложенную записку и со смехом выбежала за дверь.
На записке не было указано, ни где она писалась, ни когда.
«Милый мистер Дэвид, —
начиналась она. —
Я узнаю все новости о вас от моей кузины мисс Грант, и они меня радуют. Я очень хорошо живу в хорошем месте среди добрых людей, но никого видеть не должна, хотя и надеюсь, что когда-нибудь мы снова встретимся. Все ваши добрые слова моя любящая кузина мне пересказывает, потому что любит нас обоих. Она велела мне послать вам эту записку и смотрит, как я пишу. Еще я прошу вас делать все, что она скажет, и остаюсь вашим искренним другом.
Катриона Макгрегор-Драммонд.
Р. S. Не повидали бы мою родственницу леди Аллардайс?»
Пожалуй, мало в каких моих кампаниях (по солдатскому выражению) я доказал свою доблесть столь неопровержимо, как в тот час, когда во исполнение этой просьбы отправился в усадьбу за Дином. Но старая дама совсем ко мне переменилась и стала мягкой, как лайковая перчатка. Каким образом мисс Грант сумела это устроить, я так и не догадался. Во
