Ужас в ночи - Эдвард Фредерик Бенсон
Стоял знойный, душный август. Фрэнсис, тогда еще юнец, недавно окончивший школу, отправился навестить дядю, перед тем как ехать в Лондон к репетитору французского и немецкого языка для подготовки к экзаменам.
Дядюшка Хорас произвел на него яркое впечатление. Это был седой, высокий, чрезвычайно полный мужчина средних лет с двойным подбородком, наплывавшим на воротничок. Несмотря на полноту, двигался он легко и проворно, а веселый внимательный взгляд голубых глаз, казалось, всюду следовал за племянником.
У дяди гостили две дамы, мать и дочь: миссис Иза-бел Рэй и Джудит – девушка на год-два старше Фрэнсиса. В первый же вечер после ужина она повела его на прогулку в сад и держалась как давняя подруга: обняла за шею, засыпала вопросами о школе и наконец спросила, влюблен ли он в кого‐нибудь. Несмотря на ее дружелюбие, Фрэнсиса немало смутили эти расспросы.
Когда они вернулись в дом, мать вопросительно посмотрела на Джудит, и та в ответ пожала плечами. После этого за него взялась сама миссис Рэй: усадила на диванчик в оконной нише и стала рассказывать о репетиторе, к которому он собирался. В Лондоне у него будет куда больше свободы, чем в школе, и Фрэнсис производит впечатление юноши, который сумеет этим воспользоваться. Она заговорила с ним по-французски и довольно высоко оценила его владение языком, после чего пообещала дать ему почитать книгу превосходного французского стилиста Гюисманса «Там, внизу» [76]. Нет, она не скажет, о чем книга, – Фрэнсис должен узнать сам. На протяжении беседы миссис Рэй не сводила с него внимательного взгляда узких глаз, а когда пошла к себе, пригласила зайти за книгой. В ее спальне была и Джудит; она знала эту книгу и со смехом сказала: «Почитайте, дорогой Фрэнсис, и сразу ложитесь спать. Завтра расскажете, что вам снилось. Только не говорите, если что‐нибудь непристойное!»
Под усыпляюще ритмичное качание вагона разум продолжал воскрешать фрагменты воспоминаний. Был в доме дяди и еще один человек – молодой секретарь лет двадцати пяти, статный, чисто выбритый и такой же веселый, как остальные. Все относились к нему со странным почтением – непонятным, но явственным. Тем вечером он сидел рядом с Фрэнсисом за ужином и все подливал ему вина, невзирая на протесты, а на следующее утро явился к нему в комнату в пижаме. Присел на краешек кровати, пристально посмотрел на Фрэнсиса с неясным вопросом во взгляде и поинтересовался, как ему книга, а затем повел его купаться в обсаженном деревьями бассейне на дальнем конце сада, заявив, что купальный костюм не требуется. Вдоволь наплававшись, они вытянулись на солнышке, как вдруг из-за деревьев вышли Джудит и ее мать. Фрэнсис, страшно смутившись, закутался в полотенце, и все весело смеялись над его очаровательной стыдливостью…
Как же звали секретаря?.. Ах да, Оуэн Бартон – тот самый, кого мистер Ангус в своем письме назвал «преподобным». Интересно почему? Может быть, он потом принял сан?..
Весь день они наперебой расхваливали красоту Фрэнсиса, его умение плавать и играть в теннис. Никогда еще он не знал такого внимания к своей персоне и такого количества многозначительных, намекающих взглядов. Днем дядя повел его к себе в спальню – показать сокровища. Он распахнул перед Фрэнсисом большой гардероб, полный роскошных предметов облачения, в каком священники возносят молитвы и хвалы Господу Вседержителю: шитых золотом капп [77]; украшенных вышивкой и жемчугами епитрахилей и риз; перчаток, усыпанных драгоценными камнями. Дядя вынул из шкафа одеяния для мальчика, прислуживающего во время мессы, – алую сутану из плотного переливающегося шелка и стихарь из тончайшего муслина, отороченный по воротнику и подолу ирландским кружевом шестнадцатого века. По его просьбе Фрэнсис надел облачение и переобулся в бесшумные алые тапочки.
Явился Оуэн Бартон. Шепнув дяде: «Боже, какой служка!» – он надел парчовую каппу и приказал Фрэнсису опуститься на колени. Тот пришел в полное замешательство. Что это за игры? Шарады?.. Зачем Бартон, с торжественным лицом и горящими глазами, поднял руку будто в благословении, а самое удивительное – почему дядя облизнулся и сглотнул, словно у него потекли слюнки?.. Для обоих за этим переодеванием стояло что‐то важное, однако Фрэнсис ничего не понимал, был смущен и встревожен. Он не стал преклонять колени, снял облачение и проговорил: «Не представляю, что все это значит». И опять, как вчера Джудит с матерью, мужчины обменялись многозначительными взглядами. Равнодушие Фрэнсиса их почему‐то разочаровало, а он не питал к странной затее ни малейшего любопытства – лишь смутное отвращение.
Возобновились дневные развлечения – теннис, купание и прочее, – однако интерес к Фрэнсису как будто ослаб. Тем вечером он спустился к ужину раньше остальных и устроился в оконной нише в гостиной с книгой миссис Рэй. Чтение не давалось: сюжет был странный, и знания французского не хватало. Фрэнсис решил вернуть книгу и сказать, что она для него слишком сложная. Тут в гостиную вошли дядя и миссис Рэй, за разговором не заметив его в глубокой нише.
«Нет, Изабел, ничего не выйдет, – сказал дядя. – У него нет ни интереса, ни склонности – это лишь вызовет отвращение и оттолкнет его. Так душу не привлечешь, и Оуэн со мной согласен. К тому же он чересчур невинен. Я в его возрасте… Ба, да здесь Фрэнсис! Что читаешь?.. А, вижу, вижу. Как тебе?»
Закрыв книгу, Фрэнсис признался: «Я сдаюсь. Для меня это слишком сложно».
Миссис Рэй, рассмеявшись, проговорила: «Я тоже согласна, Хорас. Но до чего жаль!» – и Фрэнсису показалось, что речь шла о нем. Если так, к чему же у него нет склонности?
Тем вечером он поднялся к себе довольно рано, почувствовав, что остальные будут этому рады, и скоро уснул, а среди ночи проснулся от звуков церковного пения. Трижды пробил колокол, после небольшой паузы прозвучали еще три удара, однако Фрэнсису так хотелось спать, что он не придал услышанному особого значения.
Вот и все, что ему удалось вспомнить о человеке, сделавшем его своим единственным наследником, не считая пятисот фунтов стерлингов в год для преподобного Оуэна Бартона. Поразительно, насколько яркими и смутно тревожными оказались эти воспоминания, четыре года пылившиеся на задворках памяти. Впрочем, чем глубже Фрэнсис засыпал, тем бледнее они становились, а к утру он и думать о них забыл.
Едва прибыв в Лондон, он отправился к мистеру Ангусу. Некоторые ценные бумаги предстояло продать для выплаты налога на наследство, а в остальном имущество не требовало забот. Фрэнсису хотелось больше узнать
