Картонные стены - Елизарова Полина

– Дело твое, – лицо его болезненно искривилось. – Ежели ты действительно решилась на развод, мне придется найти для тебя хорошего адвоката, способного доказать твою адекватность. Но даже при наличии такого человека твой побег из дома, увы, сыграет против тебя. Душа моя, ты должна взять себя в руки и сегодня же вернуться домой. Ты давно уже не подросток, а взрослая женщина! Разговора с мужем все равно не избежать.

На этих словах, преодолевая боль, он обеими руками приобнял Алину и на секунды застыл, захватив ее хрупкое тело в свои крепкие прощальные объятия.

Яркий луч солнца, пробившийся сквозь кроны деревьев, коснулся их лиц. Высоцкий тут же сощурился, но очки надевать не стал.

– Ты должна научиться жить не на сопротивлении, а ради любви. Не гневи Бога, тебе есть кого любить, и ты как никто другой умеешь это делать. За эти дни ты сумела дать мне столько чистого счастья, сколько я не имел за всю жизнь. Человек, к сожалению, так устроен, что только наказание физической болью мигом выметает из его башки все лишнее. Операция прошла успешно благодаря твоей поддержке. Если бы я мог начать жизнь заново, я бы увидел ее по-другому… – Он поймал руку девушки и поднес к своим губам. – Сделай это ради меня, Алинушка, поезжай домой.

– Я не смогу забрать Тошку у Андрея.

– Захочешь – сможешь. Ты самый сильный человек, самый лучший. Ты со всем справишься. Про деньги, если они понадобятся, не думай. Это самое меньшее, что я могу для тебя сделать. Ты знаешь, я уезжаю долечиваться в Израиль, и моя дочь уже все организовала. Поскольку она получила постоянный контракт на работу, возможно, мы останемся там навсегда. Дом в нашем поселке выставлен на продажу. Я больше не стану тебя тревожить. Если ты сумеешь успокоиться, поверь, и мне станет намного легче.

На этих его словах Самоварова поднялась сама и подняла с лавочки доктора, дернув его за рукав. Он по-прежнему не отрывал глаз от телефона, но, отреагировав на ее резковатый жест, посмотрел по сторонам и увидел Высоцкого с Алиной. Варвара Сергеевна с улыбкой следила за тем, как изумление на его лице сменила радостная улыбка.

– Да ты у меня герой! – поцеловал ее доктор. – Впрочем, я в этом никогда не сомневался.

55

Когда они подошли, мне показалось, что даже тополиные пылинки, похожие на крошечные комочки ваты замерли в воздухе, а затем осторожно, будто не смея нарушить своими хаотичными перемещениями мое изумление, начали оседать на скамейке, на наших волосах и лицах.

А ведь такими могли быть мои родители в какой-то другой, возможной жизни!

Я почему-то поверила ей сразу…

Несмотря на ее строгость, а точнее, внутреннюю собранность, она показалась мне поразительно красивой. А главное – она была совершенно спокойна.

Спокойствие и счастье.

Два слова на одну букву, похожую на серп луны.

Булгаковский Пилат нашел забвение в тишине.

Если у меня есть мизерный шанс попасть в рай, в моем раю, безо всяких сомнений, правит князь Спокойствие.

Своего мужчину она называла «доктором».

И это слово в ее устах звучало не пугающе. Напротив, она произносила его так, будто во рту у нее была маленькая вкусная карамелька.

Мы отошли с ней в глубь парка, а доктора с В. оставили на лавке – у мужчин и мысли и слова короче.

Она прислонилась к стволу массивного старого дуба и, взяв мою руку, положила ее на ствол. Она что-то говорила о том, что мы берем силу из простых вещей вокруг, что любовь живет абсолютно во всем и что без веры во что угодно, но только безусловной, преисполненной чистыми помыслами, наша энергетическая оболочка истончается, и тогда мы переходим на темную сторону – сторону страданий и болезни.

Я слушала ее, и сквозь поток бегущих наперегонки мыслей в моей голове настойчиво пробивалась одна: а вдруг моя мать, давно истончившая себя до предела обидой на жизнь и пьянством, дойдя до края, переродится заново в другой, возможной жизни (ведь никто не скажет, что такого не может быть) и станет похожей на эту женщину, сумевшую сохранить в себе маленький волшебный фонарик.

Она рассказала мне нечто вроде притчи.

«Индеец, – сказала она, – несет свою тяжелую ношу, чтобы развести огонь, который накормит его семью. Он не думает о том, что в тяжести на его плечах виноват отец, не сумевший стать вожаком племени, или противный сосед, или глупая жена, или скверная погода. Ему чужда рефлексия, и оттого он счастлив, созвучен с природой и со своей незамысловатой, наполненной гармонией жизнью.

Я, конечно, сразу поняла, что она нашла мою исповедь и стала той самой читательницей, к которой я все время мысленно обращалась.

Она не судила и не ерничала, не жалела и не давила на совесть.

Она лишь сказала, что по дороге в больницу успела списаться с Анастасией Д. И, если я к этому готова, Анастасия, несмотря на занятость, сможет со следующей недели взять меня на длительную терапию.

Господи…

Я ждала ее всю свою жизнь – почти случайную женщину, которая подаст мне руку, чтобы помочь встать.

P. S. Сегодня я сожгу дневник. А те листы, которые еще не исписала, я вырвала – пригодятся Тошке, рисовать корабли и машины.

К вечеру Андрей пригласил к нам генерала МВД, у которого подрабатывает «пострадавший» Равшан. Андрей попросил Жанку с Михалычем замариновать шашлык и разжечь мангал. Кстати, у Коляна сегодня днюха, значит, и ребяткам кое-что перепадет с барского стола.

Пока суд да дело, дневник я спалю в мангале.

Сегодня, едва я включила свой прежний мобильный, все это время лежавший в коробке с вынутой батарейкой, мне позвонила Аглая Денисовна.

Завтра она привезет Тошку)

Свекровь предупредила, что хочет переговорить со мной с глазу на глаз.

«Я тут подумала… Антон имеет право знать, что у него есть еще одна бабушка», – перед тем как нажать отбой, неожиданно сказала она.

С мужем мы со вчершнего дня, дня моего возвращения, не разговариваем. Мы оба не находим нужных слов, но, может, оно и к лучшему – пусть переполняющие нас эмоции немного отстоятся…

Сможем ли мы хоть как-то измениться и продолжать жить вместе?

Время покажет.

Эпилог

– И все же это история не про мужчину. Это история про мать. – Самоварова с удовольствием пригубила полусладкое красное вино.

– Ты бы хоть чокнулась со мной, – Валерий Павлович потянулся к ней с бокалом. – И лучше было дождаться обеда – угли уже почти прогорели. Сделай одолжение, не кури на голодный желудок.

– Валер, не занудствуй… Холодное «Киндзмараули», да на голодный желудок, да с папиросочкой, что может быть прекрасней для малопьющей женщины? – ласково усмехнулась она ему в лицо.

Вернувшись из города, они вытащили плетеные кресла с террасы на площадку перед домом и устроились на солнышке у мангала. Валерий Павлович готовил шашлык. А Пресли, охотясь за бабочками, радостно гонялся по знакомому саду.

Час назад они проводили Алину в Москву, а по дороге домой прикупили в элитном винном магазине бутылку любимого Варварой Сергеевной вина.

– Что мы знаем о наших матерях? – продолжила Самоварова развивать свою мысль, обращаясь, как это у нее иногда случалось, не столько к доктору, сколько к какому-то третьему, невидимому собеседнику. – Цвет волос, черты лица, запах, характер… Место работы, родственники, подруги… Как правило, большинство из нас не знает главного – о чем они думали, чем жертвовали, за что боролись и почему смирялись, о чем мечтали, как сильно ненавидели и любили. Обо всем этом мы можем лишь догадываться. Но наши догадки – это всего лишь наши догадки. Помноженные на факты биографии, они не в состоянии дать нам истинной картины жизни души… Души главного в нашей жизни человека. Как бы мы сильно ни любили кого-то – своего собственного ребенка, мужчину или Бога, место матери никто никогда не займет.

Самоварова вдруг почувствовала, что против воли зацепилась и за что-то свое – глубокое, личное…