Эринии и Эвмениды - Риган Хэйс
И все же, если ее навсегда закроют или превратят в очередное лофт-пространство для бизнес-конференций, я буду только рада. Отчего‑то Уэст-Ривер притягивал к себе неприятности, так что самое время разорвать порочный круг и двигаться дальше.
Что я и сделала.
Мой учебный год завершился не так радужно, как можно было надеяться, но экзамены я сдала вполне успешно. Однако определить, каким должно стать мое будущее, оказалось так трудно, что я сдалась и решила взять годичный перерыв, чтобы поработать или попробовать свои силы на волонтерском поприще.
Так я и оказалась в Париже, городе своей мечты.
Через Портал французской солидарности я напросилась помощницей в местный центр помощи беженцам, где могла бы попрактиковать язык и принести хоть какую‑то пользу обществу. Тетя Мариетта любезно согласилась оплатить все сторонние расходы, лишь бы я не мешалась под ногами, а мне это было только в радость — сбежать подальше от ее равнодушия. Да и небольшое родительское наследство теперь было в полном моем распоряжении.
Одной ехать не хотелось, и я позвала с собой Рори. Признаться честно, я успела прикипеть к Абрамсону, и после рождественских каникул мы уже не расставались. Он решил поступать во Франции, чтобы быть рядом и поддержать мое начинание. Пока он проводил дни и ночи за отрисовкой каких‑то важных эскизов, которые полностью вытеснили мои портреты. Позже, как его будущее станет чуть менее туманным, я обязательно приглашу в гости Присциллу, которой уже не терпится подняться на Эйфелеву башню.
В Париже мы обрели свое местечко под солнцем. Крохотная квартирка на третьем этаже недалеко от площади Бастилии, с видом на шумную улицу, стала нам новым домом, где мы могли спокойно вдохнуть полной грудью вдали от неурядиц и школьной травли. Получив результаты экзаменов, мы уже ощутили привкус близящегося освобождения, но именно сейчас окончательно сожгли все мосты и отправились в свободное плавание. И плавание это сулит стать благотворным для нас обоих.
Каждое утро мы пешком отправляемся позавтракать в небольшую, но уютную кофейню мадам Пирнье. Ее воздушные и нежные круассаны, сдобренные пенкой ароматного капучино, тают во рту. Бархатные белые гвоздики в вазоне на круглом столике радуют глаз свежестью лета. Здесь, почти в самом центре Парижа, можно заразиться какой‑то магической легкостью и воспарить над миром, полностью отдавшись единению с самим собой.
Это утро ничем не отличается от прочих. Мы снова занимаем полюбившийся столик на летней веранде, где нас приятно обдувает ветер. Он играет в волосах, точно шаловливый ребенок, подхватывает края полосатой скатерти, зазывая в даль незнакомых улиц.
Рори скрупулезно изучает меню, желая отведать что‑нибудь новенькое. Я же остаюсь верна своим круассанам и бодрящему кофе. Мы щебечем, уподобляясь птицам в ветвях деревьев, стоящих вдоль тротуара, наблюдаем за туристами и проносящимися мимо мопедами. Картина вокруг нас полна умиротворения и искрящегося счастья, за которыми так сложно вспомнить и разглядеть темные пятна прожитых передряг.
Но стоит Рори уйти, чтобы заказать завтрак, как я снова ощущаю их гнилостный аромат. Пятна эти вторгаются на живописное полотно той жизни, которую я себе нарисовала, и разъедают ее кусочек за кусочком.
Мне делается не по себе. Что‑то опять меняется, тянется ко мне из прошлого.
Такое уже бывало раньше. Не успею я расслабиться, как давний омут снова пробуждается и утаскивает меня в свои глубины. Как обычно, я трогаю цепочку, на которую поместила карту Жрицы в пластиковом футляре для бейджа. Я извлекаю ее из-под выреза блузы и провожу пальцами по гладкой поверхности, ища успокоения и защиты.
«Верная Жрица, ты ведь убережешь меня от его нечистого взора, правда?»
Знаю, ты где‑то здесь, совсем близко. Появление твое всегда сопровождается приступами тошноты и головокружения, будто я движусь по беснующимся морским волнам. Мир переворачивается вверх тормашками, низвергая меня в адово пекло.
«Однажды ты устанешь от меня бегать, устанешь прятаться…»
Я помню о его словах до сих пор, держу их в надежно запертом ящичке своего разума, куда боюсь заглядывать без света. Именно поэтому держу заветную карту близко к телу. Киллиан, несомненно, тоже всегда начеку, выжидает удобный момент, чтобы довершить начатое. Впрочем, может, ему в удовольствие бродить среди людей, развлекать себя мелкими пакостями и напитываться трупной сладостью человеческих пороков. Как ни крути, сделка вышла удачной для обоих, если опустить формальности. Киллиан должен бы поблагодарить меня за щедрый дар, но вместо этого я озираюсь по сторонам, чуя неладное, и хватаюсь за цепочку, молясь, чтобы и сегодня опасность прошла мимо.
Он будет следовать тенью, покуда смерть не приберет меня к рукам. Всю мою жизнь Киллиан будет напоминанием о злодействах, повторять которые я не хочу и не стану.
— А вот и я! Завтрак сейчас принесут.
С возвращением Рори тревога отступает, а запах аппетитной выпечки щекочет ноздри. Официант в красном переднике ставит поднос с едой на столик, а после приносит по чашке кофе — капучино для меня и американо для Рори.
Абрамсон видит, как я обеспокоенно тереблю вкладыш с картой Таро, и тянется к ней с вопросом:
— И чего ты все время носишь ее с собой?
Я шлепаю его по руке, и он неодобрительно хмурится.
— Это просто талисман, — говорю я, поглаживая лицо нарисованной Жрицы. — Очень дорогой моему сердцу.
— Это что, кровь на ней? — спрашивает он, приглядываясь к выцветшим пятнам на карте.
— Просто в варенье как‑то испачкала.
Рори, кажется, не верит, но все же отстает. Он вдруг спохватывается и вскакивает из-за стола.
— Черт, забыл бумажник на баре!
Он снова уходит и оставляет меня наедине с круассаном, чашкой кофе и ветром, что нашептывает мое имя.
Я узнаю этот голос. Он уже рядом.
Мимо по тротуару проходит молодой мужчина. Подхватываемая ветром голубая рубашка гуляет на нем, как парус. Он не смотрит на меня, да и я стараюсь ни на кого не смотреть, потому что боюсь опять встретиться со злом.
Светловолосый мужчина заворачивает на летнюю веранду и усаживается за столик прямо позади меня. Он откидывается спинкой к спинке моего стула из ротанга, и сердце под ребрами замирает, пропуская удар, два, три…
У самого уха, уже готового услышать страшное, он произносит:
— Привет, Беатрис. Я по тебе скучал.
Благодарности
Помню, впервые ознакомившись с мифом, где упоминались эринии, я осталась очарованной. Их трансформация настолько захватила меня, что я не удержалась и внедрила эриний-эвменид не только в подтекст, но и в название романа. Так история обрела лицо и наполнилась новыми смыслами.
То, на какие злодеяния
