Кино под небом - Джо Р. Лансдейл
Она достала из-под закатанного рукава платья пачку сигарет, вытряхнула одну, сунула себе в рот и вернула пачку на место.
– Когда мы даем человеку работу, то предоставляем ему полную свободу действий. И раз уж мы заговорили, позволь мне сказать тебе кое-что. Ты уродлив, парень. С такой рожей, будь ты цыпленком, тебе пришлось бы незаметно подкрадываться к куче дерьма, чтобы склевать из нее кукурузное зернышко. Но это не твоя вина. Мы можем все исправить.
Она достала коробку деревянных спичек, чиркнула одной о бедро и прикурила. Сделала затяжку и бросила коробок на пол. Зажала сигарету между большим и указательным пальцами и поднесла пламя к ладони.
– Скажи мне, какое лицо ты хочешь, парень. А я покажу тебе, на что мы способны. Нет, не надо мне ничего говорить. Я знаю это лицо, и оно не красивое и не уродливое. Это не совсем лицо. Тебе нужно что-то, на что все будут смотреть. Тебе нужно, чтобы, когда ты входишь в комнату, все взгляды были устремлены на тебя. Что ж, во имя Продюсера и Великого Режиссера, властью, данной мне, и все такое, я даю тебе его.
Она взмахнула своей палочкой.
– Предмет твоих мечтаний, парень.
Я почувствовал прилив энергии. Превратился в перегревшийся термометр, чей ртутный столбик готов был вот-вот взорваться.
В следующее мгновение я оказался на полу, а затем вынырнул из темноты. Моргнул и обнаружил, что нахожусь рядом с отверстием, из которого торчала верхушка телевизионной пирамиды.
Я посмотрел на свои руки. Они больше не были мультяшными. Рядом лежало зеркало с длинной ручкой. Я поднял его и посмотрел на себя.
Вместо лица у меня был телевизор, и это меня вполне устраивало. И работало мое лицо тоже как телевизор. В голове у меня находился мысленный переключатель, и одним движением мысли я мог включить любой фильм, телепередачу, рекламу или личное видео.
И я мог воспроизводить его на своем лице и одновременно видеть его.
Меня распирало от гордости.
Отбросив зеркало, я начал спускаться. Ощущал себя Чарльтоном Хестоном, играющим Моисея в фильме «Десять заповедей». Только я спускался с небес не с десятью заповедями. У меня было кое-что получше. Все фильмы, шоу и рекламные ролики, когда-либо созданные, были плотно упакованы у меня в голове, готовые вырваться на лицо по моей команде.
Конечно же, мне потребовалось некоторое время, чтобы спуститься вниз, но, когда я это сделал, автокинотеатр был полон людей. Они уже давно бродили по нему. Перед одним из экранов построили сцену из телевизоров, и люди по очереди выходили на нее и разыгрывали сцены из фильмов, цитируя запомнившиеся им диалоги. Также изображали разные звуковые эффекты. Получалось не очень хорошо.
Когда они увидели меня, то замерли с открытыми ртами. А когда я включил свое лицо и вывел на него «Ночь живых мертвецов», пришли в экстаз. Я сел на телевизор, скрестил ноги и наклонился вперед, а они собрались передо мной, присели на корточки и стали смотреть. Когда «Ночь» закончилась, я поставил им «Техасскую резню бензопилой», а затем «Звуки музыки», с вставками из «Зомби». Время от времени я показывал им рекламу фигурок «ДжиАй Джо»[14] и аксессуаров к ним, рекламу Калифорнийского изюма и какого-то шампуня. Становилось очень уютно.
Они полюбили меня, и тогда я решил дать себе новое имя. Я был в костюме Хопалонга, вместо лица – телевизор, а моим кумиром был Попкорновый Король, поэтому вполне естественно, что на ум мне пришло имя Попалонг Кэссиди. Я сказал своим зрителям, что они должны называть меня именно так, и они согласились. Они готовы были называть меня как угодно, лишь бы те образы не исчезали. Они поняли, что образы – это реальность, а все остальное – иллюзия, над созданием которой им приходится работать. Мое лицо делало всю работу за них. Оно давало им всю необходимую реальность, без каких-либо усилий.
Я обнаружил, что мне больше не нужна пища. Все, что мне было нужно – это глаза и мысли тех людей, чье внимание было приковано к моему лицу. Это насыщало меня.
Со временем в автокинотеатр стало приходить все больше людей, и они тоже садились перед моим лицом и поклонялись ему, а я черпал из них энергию и чувствовал себя полнее и сильнее, чем когда-либо.
Меня любили. Любили те, кто сидел передо мной, ел попкорн и конфеты, падавшие с неба, пил напитки, которые лились дождем. Любили, черт возьми, любили. Меня, Попалонга Кэссиди. Любили, обожали и почитали.
Конечно, были и неверующие. Они хотели держаться подальше от моего лица. Видели в нем что-то плохое. Винили кино в том, что с ними произошло.
Конечно же, это нонсенс.
Я позаботился о том, чтобы мои последователи разорвали их тела и съели их кишки, как в «Ночи живых мертвецов». Затем головы этих глупых раскольников были насажены на высокие антенны, которые мы расставили по всему кинотеатру в качестве предупреждения для тех, кто не пожелает стать зрителями, и в качестве вдохновения для остальных из нас.
Я велел своим последователям высечь искры и поджечь пирамиды из телевизоров. У них не должно было быть других богов, кроме меня. Я был богом, и мне не нужны были конкуренты. Никто больше не должен забраться туда, наверх, чтобы увидеть мою Крестную Фею. Никто больше не сможет получить такой же приз.
Все это делало автокинотеатр счастливым местом. Наступила новая эра. Я был ее мессией. Являлся отпрыском Продюсера и Великого Режиссера, кем бы они ни были, и моя работа заключалась в том, чтобы развлекать зрителей. И я планировал устроить своим небесным родителям по-настоящему грандиозное шоу.
А теперь небольшая рекламная пауза.
8
Рассказ Грейс
Все время, пока Попалонг говорил, на лице у него мелькали изображения. Отрывки из фильмов и сериалов. Теперь по экрану стремительно проносилась серия рекламных роликов: все от велотренажеров до «Лучших хитов Бокскара Уилли». Черт, как же мне всегда хотелось послушать Бокскара Уилли[15], хотя и неприятно в этом признаваться. Если когда-нибудь вернусь домой, закажу его альбом.
Полагаю, вся эта киношная тема воздействовала на подсознание, хотя, возможно, это не так. Мне нравится думать, что я не восприимчива к подобным манипуляциям. Нравится думать, что мама и папа воспитали довольно упрямую девочку, и что мои
