Ужас в ночи - Эдвард Фредерик Бенсон
– Ты приступишь к своей программе уже сегодня вечером, родной, – пообещала Чарльзу сестра. – На ужин придет очень красивая дама, а после мы будем играть в бридж.
Когда пришла миссис Эйкерс, мы с Мэдж были готовы, а Чарльз еще не спустился. Фунгус, который его непостижимо обожает, хотя тот совершенно равнодушен к собакам, помогал ему одеваться. Накануне вечером у почтового отделения мне в самом деле повстречалась миссис Эйкерс, только в сумерках я не разглядел, как она изумительно красива. В ее профиле было что‐то еврейское: высокий лоб, полные губы, нос с горбинкой, выдающийся подбородок – все намекало на восточное происхождение. А когда она говорила, в насыщенном голосе слышалась – не хрипотца, нет, однако мягкость, более характерная для жителей Востока и Юга, чем для северных наций с их четким выговором.
– Должна спросить, – проговорила миссис Эйкерс, когда мы, обменявшись приветствиями, стояли у камина в ожидании Чарльза, – нет ли у вас собаки?
– Есть, но его не пустят вниз, если вы не любите собак, – ответила Мэдж, протягивая руку к звонку. – Он очень ласковый, однако я понимаю…
– Ах, не в этом дело! Я обожаю собак, – возразила миссис Эйкерс. – Всего лишь хочу поберечь чувства вашего питомца. Несмотря на всю мою любовь, собаки меня ненавидят и до ужаса боятся. Есть во мне нечто противное собачьей натуре.
Но было уже поздно: в коридоре раздались шаги Чарльза и веселый хриплый лай Фунгуса. Открылась дверь, и Фунгус вприпрыжку выбежал на середину комнаты, приветственно фыркнул, понюхал воздух и с поджатым хвостом бросился прочь, поскальзываясь на паркете.
Топот его лап стих где‐то в кухне.
– Невоспитанный пес! – посетовала Мэдж. – Чарльз, позволь представить тебе миссис Эйкерс. Миссис Эйкерс – мой брат, сэр Чарльз Алингтон.
Ужин на четверых не позволял вести личные беседы, а общие темы вырастали словно грибы после дождя и сразу же увядали. Я не знал, что чувствуют остальные, а сам испытывал подспудную неприязнь к красивой умной женщине, которая сидела по правую руку от меня, как будто совершенно не замечая царящего за столом уныния. Она была очаровательна, остроумна, грациозна, элегантна – и в то же время отталкивающа.
Как нарастало мое отвращение, так же нарастал и интерес моего шурина к гостье. Красивая дама, чьего присутствия на ужине он жаждал, увлекла его не своим очарованием, а как некий объект исследования. Не то ее прекрасный профиль служил подтверждением какой‐нибудь англо-израэлитской теории, не то чистые карие глаза выдавали ясновидицу, не то он угадывал в ней реинкарнацию одной из славных или проклятых личностей прошлого. Так или иначе, миссис Эйкерс, несомненно, привлекала его куда больше, чем способна даже самая красивая женщина, и Чарльз изучал ее с неприкрытым любопытством.
– И как вам в Гейт-Хаусе? – с внезапной настойчивостью спросил он, словно ответ на этот вопрос имел решающее значение.
– Ах, до чего уютный дом! Такая восхитительная атмосфера! – воскликнула миссис Эйкерс. – Никогда еще мне не доводилось жить в доме, который ощущался бы настолько спокойным и родным. Впрочем, может быть, это моя причуда – воображать, что одни дома внушают спокойствие, а другие тревожат и даже пугают.
Чарльз уставился на нее во все глаза, забыв о приличиях, и лишь после небольшой паузы ответил:
– Нет, это очень даже возможно. Долгие века спокойствия вполне могут придать дому некую ауру, к которой восприимчивы чувствительные натуры.
– А между тем я слышала нелепую историю о том, будто в доме водятся привидения, – заметила миссис Эйкерс, поворачиваясь к Мэдж. – Если и так, то это наверняка дивные, умиротворенные духи.
Когда ужин подошел к концу, Мэдж встала и сказала мне:
– Приходите поскорее, Тони, и приступим к бриджу. – Глаза ее умоляли: «Не оставляй меня надолго с ней наедине».
Едва за дамами закрылась дверь, Чарльз резко повернулся ко мне и заявил:
– Чрезвычайно интересная женщина!
– Очень красивая, – заметил я.
– Правда? Я не обратил внимания. Ее разум, дух – вот что меня заинтриговало. Что она такое? Что таится за ширмой внешности? Почему Фунгус так струсил? И удивительно, что она находит атмосферу Гейт-Хауса такой спокойной. Последним его обитателям, помнится, дом отнюдь не внушал умиротворения.
– И как ты это объяснишь? – спросил я.
– Объяснить можно по-разному. Например, тем, что у прошлых владельцев было чересчур живое воображение, а нынешняя хозяйка дома – разумная, приземленная женщина. Она, несомненно, производит такое впечатление.
– Или?..
Чарльз рассмеялся.
– Или можно предположить – заметь, я этого не говорю! – что бесплотные обитатели дома почуяли в миссис Эйкерс родственную душу и не хотят с ней расставаться, а потому ведут себя тихо и не тревожат кухарку!
Этот ответ меня почему‐то разозлил.
– Что ты имеешь в виду? Бесплотный обитатель дома – это, надо полагать, человек, который предал брата и повесился. Что родственного он может найти в такой очаровательной женщине, как миссис Эйкерс?
Чарльз стремительно встал. Обычно он с большой охотой рассуждает на подобные темы, однако сегодня, похоже, не имел такого желания.
– Мэдж ведь просила нас не задерживаться, а тебе известно, Тони, как долго я могу разглагольствовать на эту тему. Не искушай меня.
– Но почему ты так сказал? – допытывался я.
– Потому что нес чепуху. Ты прекрасно знаешь, что это мой вечный порок.
Поразительно, насколько впечатления Мэдж от знакомства с миссис Эйкерс совпали с чувствами всех тех, кто на протяжении следующей недели-двух нанес новой соседке приветственный визит. Все громко расхваливали ее за обаяние, дружелюбие, остроумие, красоту, наряды, однако дифирамбы быстро иссякали, и приходившее им на смену молчание было куда выразительнее всех похвал. Странные, необъяснимые мелочи шепотом передавались из уст в уста, пока не стали общеизвестны. Еще одна собака, как и Фунгус, испугалась миссис Эйкерс. То же самое произошло, когда она навестила с ответным визитом жену нашего священника, миссис Доулет. У той на окне в гостиной стоит клетка с канарейками, и, когда гостья вошла, птицы раскричались и стали биться о прутья решетки. Миссис Эйкерс внушала безотчетный ужас, с которым мы, как люди цивилизованные и обученные манерам, справлялись, а вот животные – нет.
Миссис Эйкерс принимала гостей – устраивала очаровательные маленькие ужины на восемь человек и следом бридж за двумя столами, однако на этих вечерах царило мрачное, подавленное настроение, чему в немалой степени способствовала зловещая история обшитой панелями гостиной.
Тайный страх перед миссис Эйкерс, которого сама она будто не замечала, проявлялся в разной степени. Большинство из нас чувствовали его лишь отдаленно и держали себя в Гейт-Хаусе как обычно, хотя в душе испытывали беспокойство. Однако некоторыми страх овладел полностью, и в особенности это касалось Мэдж. Она всеми силами старалась с ним совладать, но волевая борьба с чувством лишь усугубляла его. При
