Эти странные Рэдли - Мэтт Хейг
Он хотел, чтоб Питер бросил Хелен, тогда они оба забыли бы ее. Но Питер и Хелен были совершенно поглощены друг другом. Они были так счастливы, что Уилл даже находиться не мог рядом с этим счастьем. Особенно если при этом не мечтать втайне его разрушить.
– Я ее люблю, – говорил Питер брату. – Я обращу ее, я расскажу, кто я такой.
– Нет. Не надо.
– А что такое? Ты же вроде сказал, что я себя в гроб загоняю. И что это мое личное дело.
– Говорю тебе, не спеши. Подожди хотя бы пару лет. Ты можешь двести лет прожить – что такое два года? Один процент всей жизни. Просто подумай.
– Но…
– И если за это время твои чувства не изменятся – вот тогда и расскажешь ей, кто ты на самом деле и чем занимаешься, когда она ложится спать. А уж если после такого она тебя не разлюбит – вот тогда можешь жениться и обращать ее в первую брачную ночь.
– Долго. Не знаю, смогу ли удержаться и не укусить ее.
– Если любишь, сможешь.
Предлагая все это, Уилл сомневался, что Питеру хватит терпения. Хелен ему наскучит, и он вернется к привычной разбитной жизни с Уиллом, потому что череда ночей с бескровными совокуплениями рано или поздно ему осточертеет. Он или сорвется и однажды укусит ее прямо посреди процесса, или попросту бросит.
Но нет.
Два года прогулок по парку и походов в кино – и Питер держался. Тем временем Уилл номинально читал лекции в Лондоне, а по факту – занимался черт-те чем. Постоянно мотался по миру. Как-то раз он внезапно попросил Питера встретиться с ним ночью в Праге, зайти в «Некрополь», вампирский клуб возле Вацлавской площади, построенный вскоре после Бархатной революции.
– Еще не отпустило? – спросил он брата, перекрикивая тяжелый техно-бит.
– Нет, – ответил Питер. – Я счастлив как никогда. Правда. Она классная. С ней весело. Вчера, когда я вернулся домой, она…
– Не торопи события.
При редких встречах с Хелен за все это время у Уилла что-то трепыхалось в животе, но он обычно списывал это на жажду крови или слишком ранний выход на улицу до наступления темноты. После каждой встречи его тянуло на поиски крови. Он часто ни с того ни с сего срывался в Манчестер, где вампирское сообщество расширялось и набирало силу, и позволял себе оторваться на полную катушку, надираясь из любой симпатичной шеи, готовой – или не готовой – его угостить.
А потом все случилось.
Тринадцатого марта 1992 года Питер сообщил брату, что все рассказал Хелен.
– Все?
Питер кивнул, отхлебнув крови прямо из графина.
– Она знает, кто я, и ее все устраивает.
– Что ты хочешь сказать?
– Что… мы поженимся. В июне. Уже подали заявление. Она хочет, чтобы в медовый месяц я обратил ее.
Уилл внезапно ощутил – и сразу же поборол – острое желание воткнуть вилку брату в глаз.
– О, – только и смог сказать он. – Я рад за тебя.
– Я знал, что ты одобришь. Я же следовал твоим советам.
– Точно. Именно так, Пит. Ты долго терпел, а потом признался.
Уилл падал.
Он улыбался, хотя ему было не до улыбок, – никогда прежде он так не делал. По всей кухне виднелись ее следы – поваренная книга у плиты, рисунок обнаженной натуры в рамке на стене, грязный винный бокал, оставшийся с прошлого вечера, – и поэтому ему срочно нужно было оттуда выйти. Он так и поступил – по пути нежно коснувшись одного из ее плащей в прихожей.
Только на следующий день, когда она явилась к нему в озаренном сне, порожденном фантазией Веронезе, он осознал правду. Она сидела за столом на каком-то венецианском свадебном банкете века эдак шестнадцатого, и слуга-карлик наливал ей вино в золотой кубок, который она держала в руке. Все окружающие ее царственно красивые женщины были наряжены в алые шелка и сияющие сказочные тоги, но Хелен выглядела точно так же, как в их самую первую встречу: простая белая футболка поло, легкий макияж, заколка в естественно собранных волосах. И никто в этом сне, похожем на ожившую фреску, не шел с ней ни в какое сравнение и не интересовал Уилла.
Он подходил к бесконечно длинному банкетному столу все ближе, пока не увидел сидящего рядом с ней мужчину. Тот был одет как принц эпохи Возрождения, а на его голове лежал лавровый венок. Он что-то шептал Хелен прямо в ухо, и она улыбалась. Только когда мужчина встал, Уилл узнал в нем Питера.
Питер постучал по своему кубку золотой вилкой. Все, даже обезьянки, замерли и притихли.
– Благодарю вас, благодарю, лорды, герцоги, пигмеи, гномы, однорукие жонглеры, низшие приматы, леди и джентльмены. Я так рад, что вы все смогли присутствовать здесь в этот знаменательный для нас день. Теперь моя жизнь полна смысла – с моей невестой, Хелен, – Хелен смотрела на филе фламинго на своей тарелке и скромно улыбалась. – И все, что мне осталось сделать, – это подтвердить нашу особую связь.
Уилл стоял и в ужасе смотрел, как Питер отгибает воротник Хелен и впивается в ее шею. Ужас усилился, когда он увидел, что Хелен задыхается от удовольствия.
Уилл никогда не любил свадьбы, но еще ни одна не оказывала на него такого гнетущего впечатления. Питер поливал шею Хелен из ее бокала, и Уилл вдруг понял, что оттуда льется не вино, а кровь его брата. Он полетел вперед с криком «нет!» – но тут на него бросилась целая сотня обезьян и облепила сплошной чернотой. Он проснулся в холодном поту и понял, что случилось невозможное.
Уилл Рэдли испытывал нечто дикое и чудовищное, по всем признакам похожее на любовь.
За две недели до настоящей свадьбы он вернулся в Лондон в трейлере, украденном у одного белого растафари в Кэмдене. Он не смог удержаться и заехал буквально на одну ночь, зная, что брата нет дома.
– Хелен, я люблю тебя.
Она отвернулась от телевизионных новостей – новых стычек в Югославии – и внимательно посмотрела на него, чуть отклонившись в подержанном кресле-качалке:
– Прости, что?
Он без тени улыбки уставился ей прямо
