Кино под небом - Джо Р. Лансдейл
Потом я перестал думать об этом. Вспомнил Рэнди и Уилларда и испытал жалость – то чувство, которое боялся, что утратил. На глаза навернулись слезы. Возможно, по Рэнди и Уилларду.
– Уже скоро, – сообщил Сэм.
Нет, эти слезы не по Рэнди и Уилларду, – подумал я, они по всем добрым снам, что мне снились, по всем добрым богам, которые не существуют, по всему хорошему, что есть в человеке. Да, именно это я оплакивал – человечество. Дело в том, что человек вовсе не является добрым. Но потом я понял, что все это туфта, и что я плакал по себе. Плакал от одиночества и разочарования. От осознания того, что я смертен, что вселенная – это темное, пустое место, а жизнь – всего лишь поездка на карусели. И от того, что, когда звук колокола сообщает о завершении поездки, ты спешиваешься и делаешь шаг в никуда. А потом все заканчивается, все, что было, заканчивается, и тело, и душа, будто их и не было вовсе.
Даже боги низкобюджетных фильмов существовали только в моих снах. А может, это вовсе не боги, а некая форма жизни, достаточно развитая, чтобы занять место богов. Инопланетные кинематографисты. Молодые пришельцы, устроившие занятную аварию с помощью своего «набора юного химика». Или просто моя потребность видеть причину и замысел там, где ничего подобного не было. Я отчаянно желал, чтобы существовали боги и магия, даже если они были плохими.
– Берегись! – закричал Сэм.
Я повернулся, посмотрел вверх и увидел, что колонна начала падать, увлекая за собой свои молнии.
– Пускай ракету, – сказал он.
Я вытащил ракетницу, поднял и выстрелил под углом, поскольку не знал, какой высоты наше небо. Ракета светилась красивым красным светом на фоне темноты и пучков синих разрядов. Бросив ракетницу, я побежал к ограде, Сэм сипло дышал у меня за спиной. Не успели мы добраться туда, как эмблема рухнула, оторвавшись от молний, словно они были волокнами жевательной резинки, не выдержавшими сильного натяжения. Эмблема с грохотом упала на палатку. Какое-то время раздавалось потрескивание и шипение, от которых было больно ушам, а по всему телу распространился жар, затем полетели обломки, и свет прожекторов погас.
Я ухватился за ограду, подтянулся и сел на нее. Из-за молний в небе по-прежнему было достаточно светло, и я увидел, что Боб запоздал со стартом, но был уже близко. Старый автобус скулил, как непослушный ребенок, фары светили, словно миниатюрные солнца. Он со скрежетом врезался в палатку, и раздался взрыв. Огненный вихрь пронесся через весь салон, выбил окна, закрутился вокруг крыши, и распахнул заднюю дверь. Из проема вылетел всевозможный мусор, включая койку с привязанным к ней телом Мейбл. Койка, вращаясь, заскользила по асфальту и врезалась в «фольксваген», отскочила обратно к горящему автобусу. На полпути до него прекратила вращение, и замерла, дымясь, словно дешевая сигара. Одеяло частично оторвалось, и искусственная кисть Мейбл, сделанная из водопроводной трубы, выпала из-под нее на землю, и теперь лежала там, словно окоченевший белый паук, неспособный двигаться. Открытки с рецептами тоже высыпались из-под одеяла. Некоторые обгорели, и от них остались лишь почерневшие клочки.
Я увидел Боба. Он выпрыгнул. И теперь, хромая, шел в мою сторону. Он был все еще в шляпе, а в руках сжимал дробовик. Мне хотелось ликовать, но не успел я порадоваться, как обломки зашевелились, доски приподнялись и упали, и из руин восстал Попкорновый Король. Он был черным с головы до ног. На голове, там, где было попкорновое ведерко, теперь, словно перышко на феске, трепетал язычок пламени. Верхнюю грудь пронзила доска. Из плоти торчали осколки стекла. Он выглядел очень расстроенным и смотрел прямо на меня.
Верхней правой рукой он вытащил доску из груди и отбросил прочь. Затем двинулся из руин в мою сторону.
– Валим отсюда! – заорал Боб. – Бежим!
Но я застыл на месте, глядя на приближающегося Короля. Он двигался медленно, пошатываясь. И больше не испускал синее свечение. Скорее напоминал плохой акробатический номер, где маленький парень сидит на плечах у большого.
Король открыл рот и кашлянул дымом. Упал на колени, и татуировки стали стекать с него, словно расплавленные лакричные сладости, образуя на земле темную лужу. Затем повалился лицом вниз и замер.
Я слез с ограды и подошел к нему. Слышал, как Сэм зовет меня, чтобы я помог ему перелезть через ограду, и спрашивает, что случилось. Слышал, как Боб кричит, чтобы я убегал, но я не обращал внимания ни на того, ни на другого.
Наклонившись к Королю, я прошептал:
– Рэнди?
Голова слегка шевельнулась. Единственный глаз смотрел на меня. Но я не понимал, брезжит ли в нем узнавание, или это просто растерянность. Изо рта у него выпал зуб, звякнув об асфальт. Следом вытекла небольшая лужица рвоты, в которой плавало зернышко попкорна; глаз в нем был мертв и затянулся пленкой.
– Ешь и будь накормлен, брат мой, – произнес верхний рот Короля.
– Я так не думаю, – сказал я.
– Отказывать больному, – произнес Король, на этот раз своим нижним ртом. – Это чертовски дурной тон.
Он осторожно опустил голову лицом в рвоту. Голова была повернута так, что мне было видно его единственный глаз. Король разжал верхнюю левую руку, и в ней лежал смятый бумажный череп.
– Второсортные материалы. Второсортные эффекты, – послышался голос Рэнди. – Я бы из подручных материалов сделал лучше.
Глаз закрылся. Попкорновый Король был мертв.
А вот Мейбл нет. Примерно в это время раздался ее крик.
4
Обернувшись, я увидел, что Сэм, услышав крик Мейбл, перелез через ограду и подбежал к ней. Боб опередил его и стал срывать с нее дымящееся одеяло. Затем они обхватили ее руками и подняли, а Сэм сказал:
– О,
