Ужас в ночи - Эдвард Фредерик Бенсон
Потрясенный, Джим не нашелся с ответом. Меня между тем весьма интересовала не только охота, но и фольклор, поэтому я возразил:
– Но, Сэнди, мы ведь взяли внаем охотничьи угодья Ахналейша, и нас никто не предупреждал, что нельзя стрелять зайцев.
Сэнди снова вскипел:
– А что нельзя стрелять детей и женщин, тоже не предупреждали?
Оглянувшись, я увидел, что загонщики, кроме Бакстона и слуги Джима, окружили нас кольцом и внимательно прислушиваются к разговору, пытаясь, судя по всему, в меру своего плохого знания английского уяснить, о чем спор. Время от времени они переговаривались по-гэльски, и это меня почему‐то особенно встревожило.
– Но как связаны зайцы Ахналейша с детьми и женщинами? – спросил я.
– Как бы там ни было, зайцев в Ахналейше не стреляют, – твердо повторил Сэнди и повернулся к Джиму. – На этом охотничий лес заканчивается, сэр, мы обошли все.
Охота выдалась весьма удачной: Джим добыл косулю (другая должна была пасть от моей руки, однако выстояла и убежала), мы настреляли дюжину тетеревов, четырех голубей, шесть пар шотландских куропаток (и это лишь для затравки – ведь мы даже не выбирались на болота), около тридцати кроликов и четыре пары вальдшнепов. Притом все было добыто в рощах вокруг дома. Дальше мы идти не планировали, так как наши дамы потребовали днем обучить их рыбной ловле, чтобы они тоже не скучали. Сэнди отлично управился с охотой – обойдя кругом, мы закончили в паре сотен ярдов от дома без нескольких минут два.
Мы с Джимом обменялись взглядами, и он, не возвращаясь к вопросу о зайцах, ответил Сэнди:
– Что ж, это была отличная охота, и на сегодня мы закончим. Пожалуйста, расплачивайтесь с загонщиками каждый вечер и сообщайте мне сумму. Доброго утра, господа!
Едва мы повернули к дому, как Сэнди и загонщики зашептались, встав в кружок. Джим проговорил:
– Все это больше в твоем духе, чем в моем. Я предпочитаю охотиться на зайцев, а не слушать небылицы о том, почему это запрещено. Что вообще произошло?
Я пересказал то, что вычитал вчера в книге Элвеса.
– Что же, они воображают, будто вчера мы насмерть сбили старушку, а сегодня я собирался убить еще кого‐то? – возмутился Джим. – Где гарантия, что завтра они не объявят кроликов своими тетушками, вальдшнепов – дядюшками, а куропаток – детьми? В жизни не слышал большей чепухи. Завтра же отправляемся за зайцами! К черту куропаток! Закроем заячий вопрос раз и навсегда.
К этому моменту Джим впал в состояние типичного англичанина, почуявшего угрозу своим правам. Он взял внаем охотничьи угодья Ахналейша, на которых водятся зайцы – да, сэр, зайцы! – и, если он желает стрелять зайцев, его не остановят ни папская булла, ни королевский указ.
– Тогда будет скандал, – заметил я. Джим презрительно фыркнул.
За обедом разъяснились непонятные слова Сэнди о болезни, которые я успел позабыть.
– Только вообразите, эта ужасная инфлюэнция добралась и досюда! – воскликнула Мэдж. – Мы с Мейбл сегодня утром ходили в деревню – ах, Тед, там есть совершенно чудесная лавка, где продается что угодно, от макинтошей до мятных пастилок!.. Так вот, в лавке мы видели больного ребенка, у которого явно был сильный жар. Мы спросили, и нам ответили, что это «болезнь», а больше они ничего не знают. Но, судя по тому, что описала женщина, это, несомненно, инфлюэнция: внезапный жар и все прочее.
– Тяжелая? – спросил я.
– Да. Уже несколько стариков умерли от последовавшей пневмонии.
Надо сказать, что я, как англичанин, тоже имею представление о своих правах и, как правило, стараюсь на них настоять, если их преднамеренно ограничивают. Однако, если дикий бык пожелает воспрепятствовать моей прогулке по полю, я не буду стоять на своем, а обойду его стороной, поскольку не имею никакой здравой надежды убедить быка в том, что конституция моей страны дает мне право беспрепятственно гулять по этому полю. Днем, пока мы с Мэдж плавали по озеру, в те моменты, когда я не выпутывал заброшенную ею блесну из ее прически или своего пальто, я обдумывал наше положение в связи с зайцами и обитателями Ахналейша. Сравнение с быком и полем отражало его вполне точно. Джим имел право на охоту в Ахналейше и в том числе, несомненно, на отстрел зайцев – точно так же, как он имел право совершить прогулку по полю, на котором пасется дикий бык. А спорить с быком, на мой взгляд, было бы не более безнадежно, чем пытаться убедить местных жителей, что зайцы – всего лишь зайцы (как оно, несомненно, и есть), а не воплощение их друзей и родных. Между тем обитатели Ахналейша, со всей очевидностью, были убеждены в обратном, и потребовался бы не получасовой разговор, а основательное образование на протяжении нескольких поколений, чтобы они сочли это суеверием, не говоря уже о том, чтобы вовсе позабыть. В настоящее же время это было отнюдь не суеверие. Ужас и изумление, выразившиеся на лице Сэнди, когда Джим вскинул ружье, явно свидетельствовали о том, что для местных перевоплощение людей в зайцев настолько же очевидно и неоспоримо, как для нас – понимание того, что в зайцах не воплощается ничей дух. При этом в деревне бушевала опасная инфлюэнция, а Джим собирался устроить завтра охоту на зайцев. Что‐то будет…
Вечером в курительной Джим кипел возмущением.
– Но что, скажи на милость, они могут сделать? Что толку какому‐нибудь старому дурню из Ахналейша утверждать, будто я подстрелил его внучку, когда он даже не сможет предъявить присяжным труп? Что он – скажет, будто мы съели тело, но у него осталась кожа в доказательство? А какая кожа? Заячья! Фольклор – это, конечно, замечательно, прекрасная тема для разговора в отсутствие других, но только не говори мне, что он может иметь хоть какое‐то значение в практической жизни. Что они могут сделать?
– Они могут нас пристрелить, – заметил я.
– Осторожные, богобоязненные шотландцы пристрелят нас за охоту на зайцев?
– Во всяком случае, это не исключено. Впрочем, я не думаю, что тебе удастся поохотиться на зайцев.
– Это еще почему?
– Потому что ты не сможешь привлечь ни егеря, ни загонщиков из местных. Придется вам идти с Бакстоном и твоим слугой.
– Тогда я уволю Сэнди! – отрезал Джим. – А жаль: дело свое он знает. И завтра его делом будет гнать для нас зайцев, – добавил он, вставая. – Или ты струсил?
– Струсил, – подтвердил я.
Разговор следующим утром вышел коротким. Перед завтраком мы с Джимом вышли прогуляться и обнаружили у черного хода молчаливого почтительного Сэнди, а за
