Студент богословия - Майкл Циско

Рука хватает его за запястье и вытаскивает наружу. Прежде чем он успевает отреагировать, двери закрываются, и поезд выползает на улицу. Машина у него на пути задевает кучу мусорных контейнеров, пытаясь избежать столкновения. Студент богословия оборачивается и понимает, что остался на платформе один. Теперь он узнает станцию. Видит снаружи знакомые улицы и здания, знакомый город.

Из дневника студента богословия, недавно: «Теперь я замечаю этих котов повсюду. Прошлой ночью встретил одного, альбиноса. Он привел меня в больницу, которой я прежде не видел. Жуткие кирпичные дома и натриевые лампы. Всякий раз, как я гуляю во тьме, они рядом».

Гараж был всего в двух кварталах от станции. Пошатываясь, студент богословия вваливается внутрь и падает в выпотрошенное кресло. Собирается с духом, ищет силы. Больше никаких чувств. Очистив сознание, он возвращается к ведру. Кто знает, сколько прошло времени?

Втащив ведро внутрь, он садится перед ним на цементный пол. Стряхивая последние странные впечатления этого дня, смотрит, как вечернее солнце золотит его руку сквозь затянутое паутиной окно. Убирает кирпич и доску. Холодный мертвый запах безвременья не вырывается из ведра, но внезапно окутывает его, словно собственный. Варан лежит внутри, побледневший и сморщенный.

Студента богословия привели сюда, чтобы научить этому. Пока он не знает зачем.

Теперь никаких молитв, лишь тишина. Он опускает руки в ведро — так, что касается дна. Кончики пальцев тревожат тяжелый густой осадок. Взвесь впивается в ладони, поднимаясь с кожи и манжет ледяным паром. Он делает так, как показывал Магеллан. Распыляет формальдегид — выдохом и случайным словом, отправляет капли в полет. Крохотные, они парят в воздухе как снежинки. Он дает им упасть — вскипеть у себя на лице. Вдыхает.

Мгновение он сидит, чувствуя, как пар вползает в ноздри, в легкие. Глаза застилает тень, хриплый голос шелестит в ушах и проникает в голову, иссохшие руки тянут за глазные нервы, сминают изнутри носовую перегородку, царапают гортань.

Жар пустыни обрушивается на его прохладную кожу, пригибает к земле. Раскаленная почва обжигает живот, глаза смотрят в разные стороны. Сухие звуки, щелчки, вздохи: трава расступается перед ним, насекомые с лицами мумий спешат убраться с дороги, гром шагов, гиганты повсюду, свет полосами падает на лицо, населяя мир раскаленными добела призраками, гулкая земля, гулкий воздух, бессмысленный шум. Опустошенный, сорвавшийся с якоря, посеревший студент богословия, отпуская видение, валится, содрогаясь, на пол гаража.

Мясник

тудент богословия просыпается с болью в голове, лежа на цементном крыльце. Он грезил, река уносила его прочь, а теперь сидит, дрожа, в смятении и не знает, куда забрел во сне. Все это — симптомы… его рассудок мутится… он не может вспомнить. Перед ним — узкая, бегущая вверх улочка, обрамленная белыми, пылающими на солнце стенами, малыши в штанах из хлопка взбираются на холм, взбивая пыль, за спиной — коричного цвета дверь. Студент богословия опускает глаза и видит зажатую в руке тетрадь. Большой палец все еще заложен между страниц — на нужном месте. Он раскрывает тетрадь и смотрит на слова. Не помнит, как искал их, но голову наполняют смутные образы — эти два слова вырвались из бильярдной в восьми кварталах отсюда, а это — опустилось на страницу как лист: женщина сказала его соседке из окна на втором этаже, позволив сверкнуть кристальной каплей в потоке неразборчивой болтовни. Блуждая во сне, студент богословия собрал слова, не подозревая об этом.

Неверными шагами он идет к перекрестку, цыплята с жалобами разбегаются у него из-под ног. Женщина в платке выбивает ковер во дворе дома, напевая: «Ла, ли, ле… (удар) …лу, ло…» Он спрашивает, в какую сторону идти. Смотрит в ее медно-красное лицо. Уронив руки на фартук, она мелодично отвечает ему по-испански и возвращается к прерванному занятию.

Студент богословия медленно поднимается по Лошадиной улице. Его тело словно сшито из лоскутков кривыми стежками. Уставшее от пустыни и от города, оно карабкается на холм, полное свинцовой тяжести и тошноты — убедиться, что переживешь самоубийство, — единственно возможный путь, — красные и зеленые огни мигают в груди, словно глаз, открывшийся в сердце, и на него нисходит истина. Еще слишком рано, но он не может ждать, сгибается, подпрыгивает на двадцать футов и мчится по крышам, кувыркаясь через шпили и трубы, отрывая антенны и флюгера, путаясь в одежде, болтающейся на нем, как на вешалке, — ноги расшвыривают черепицу, руки машут крыльями мельницы, лицо застыло как камень. Его шаги так тяжелы, что пробивают дерево и штукатурку, он приземляется на чей-то стол, расколов его надвое, сбросив еду, разбив тарелки, ошеломив собравшуюся за обедом семью, и выпрыгивает в венецианское окно, унося на шее раму, достаточно сильный, чтобы пробить кирпичные стены, обгоняя взлетающие из-под ног тучи пыли, с тенью столь острой, что она режет камень и, словно брызги, взметает булыжники у него за спиной. Внутри — ничего, кроме города и пустыни. Машины, содрогаясь, следят за ним.

— Не пытайтесь… он испепелит нас прежде, чем мы приблизимся на две дюжины футов… не теперь, когда он одержим.

Запах мертвой плоти настигает его, он влетает в лавку мясника, видит лошадиную тушу — шкуру и копыта, выпученные глаза, язык, на фут свисающий изо рта. Студент богословия отшвыривает с дороги колоду, поднимает лошадь одной рукой и выбегает из лавки — к корыту, запинается об него, пробив доски, и вода льется наружу. Держа тушу в воздухе, свободной рукой он затыкает дыру вырванным из мостовой камнем, выливает в корыто десять канистр формальдегида и бросает туда лошадь, разбрызгивая химикаты, щепки и флюгера. Не в силах ждать, опускает голову в раствор, хватает лошадь за уши, прижимается лбом к ее морде, смотрит в остекленевшие глаза, втягивая жизнь сквозь стиснутые зубы — одним сильным вдохом. Выныривает из химического омута, отшатывается к стене — ужас, сотканный из пыли, брызг и судорог. Люди останавливаются, поднося руки к горлу и ко рту, когда он падает на колени, распахнув глаза навстречу солнцу — как та, с кем он теперь мчится, щиплет теплую траву на лугу, пьет из этого корыта — годы назад, — тянет плуг, сбрасывает седока, его самого, студента