Не бойся меня - Дарина Александровна Стрельченко
Ого круто! Скинь потом фоточки. И запиши «Долину Смерти», если будут играть.
О «Моей нервной» Саша узнала именно от Вадима – еще в девятом классе, в другой жизни, тысячу лет назад. В тот самый теплый и веселый апрельский вечер, когда в ответ на ее внезапную, полушутливую, почти случайную фразу, брошенную после уроков, Вадим кивнул и сказал что-то в духе: «Да, я тоже был бы не против с тобой встречаться».
Глава 6
«Моя нервная»
Полноценные выступления «Моей нервной» – не квартирники, а настоящие концерты в клубах – порой затягивались на два-три часа, судя по записям, так что было логичным пообедать в универской столовой. По такому случаю – а еще в честь прохождения в «Эклектику» – Саша, кроме дежурного риса с кукурузой, позволила себе клюквенный морс и творожную запеканку. Обед был превосходным; свет за окном, закатный, золотой и мягкий, смывал страхи. Все кругом казалось позолоченным и спокойным; даже холл главного корпуса, где обычно царила невероятная суета, этим вечером выглядел тише и степенней обычного. Огромное панно из газет и журналов, старые сухие пальмы, фикусы и драцены в гигантских горшках – все это было розово-золотым, вплывающим в душу. Может быть, после сжимавшего, давившего страха это было неизбежно – пауза; умиротворение; покой.
Ложные ощущения.
Саша выскочила на крыльцо, подальше от этих мыслей, и даже не стала застегивать куртку. Хотелось впитать вечерний ветер – ледяной, но все равно несущий весну. Глубоко вдохнув, она сбежала по ступеням и увидела, что Аринина машинка уже ждет на парковке. Саша влезла на переднее сиденье, и Арина, не здороваясь, тронулась с места.
– Ну ты и копуша! Времени видела сколько? Я почти двадцать минут тебя жду.
– Ой… прости, – весело отозвалась Саша, даже не глядя на часы.
– Приедем ровно к началу, – предупредила Арина. – И ехать будем быстро. Так что не пищи и давай пристегнись.
Саша послушно пристегнулась.
– Слушай, а почему ты решила пойти?
– Считай, в рамках поддержки тебя, – ответила Арина, шаря в бардачке. – Помоги-ка… Там где-то конфеты.
Саша вытащила из пыльного, с крошками и бумажками бардачка горсть ирисок.
– Ты в «Шоколаднице» какая-то совсем кислая была. А сегодня еще группу свою снесла. Я подумала, тебя очередная волна зависти и депресняка накрыла, – добавила Арина. – Разверни мне.
Саша развернула фантик. Что ж. Ладно, пускай Арина считает, что это действительно волна депресняка. Ох, вот бы так и было. Но увы.
Увы.
Увы.
Внутри вновь начала подниматься тьма – несмотря на дорогу, скорость и концерт впереди. Клубиться, путаться, оплетать пузырьки счастья.
Отвратительный мерзкий страх.
Я зажму тебе рот. Ладонью. Это добавляет эстетики.
Сашу передернуло, и она сунула Арине конфету.
– Ты чего?
– Тошнит, – буркнула Саша, сосредоточенно вглядываясь в дорогу.
Кажется, это было очень глупым решением – ехать на концерт. Кажется, это вообще очень, очень глупо – быть такой беспечной.
А потом я отрежу твою левую косу и сделаю из нее кляп.
* * *
В «Птичке за поворотом» было прохладно, сумрачно и уютно. Саша бывала в этом клубе и раньше, как-то раз даже заглядывали сюда с Колей: выпили чаю, поговорили о теории вероятности и ушли. Коля проводил ее до общаги, дежурно кивнул. Исчез в сумерках – домой он возвращался не позже десяти, железно. Это было еще в ту пору, когда они не целовались на заднем крыльце общаги. Впрочем, «целовались» – громко сказано; возможно, поцелуями это можно было назвать только в воображении. В Колином воображении.
Правда, несмотря на тот скучный и не особенно теплый вечер, в «Птичке» Саше понравилось: тесно расставленные столы, стены, оформленные так, что казалось, будто ты сидишь на поляне в лесу, а лампочки на столах – крохотные светляки, вокруг которых гуще и гуще сходится тьма, но от этого только еще уютней. Впрочем, в этот раз теснота и тьма нравилась Саше далеко не по причине уюта. Столы стоят тесно – значит, никто не подберется к ней незамеченным; в зале темно – значит, разглядеть ее тоже будет не так-то просто.
Сдав куртку в гардероб, Саша натянула на голову капюшон толстовки.
– Зачем тебе капюшон? – удивилась Арина, подкрашивая ресницы перед большим зеркалом.
– Просто, – ответила Саша.
– Странная ты, мать, в последние дни.
Саше захотелось повернуться и резко, в лицо, выдать Арине все, что обрушилось на нее в последние дни. Все, что случилось после долбаной регистрации в долбаном «Переиграй». Саша уже открыла рот… и подумала вдруг, что, если именно этого он и ждет. Что, если он прячется где-то рядом и ждет, когда она выдаст себя. Что, если он караулит ее у крыльца клуба, готовясь схватить, как только закончится концерт… А может, он ждет начала, первых аккордов, ждет, когда весь зал погрузится в музыку и почти абсолютный мрак, едва разреженный лампами-светлячками, – и подкрадется, и схватит, и зажмет ладонью рот, и…
Это добавляет эстетики.
Саша сглотнула. Взяла Арину под руку и потянула в зал – прочь из холодного людного холла, где толклись непонятно какие местные барды, бородатые мужики и то ли нищие, то ли культурные отщепенцы.
* * *
Я зажигаю этот свет,
Идя на полночь без примет,
Без фонарей, без батарей.
Без опасений в голове.
Я зажигаю этот свет
скорей,
скорей[16].
Первой, как и на всех квартирниках и концертах, сыграли «Свет». Саша закрыла глаза, пытаясь раствориться в мелодии, но потом подумала, что жмуриться под эту песню – последнее дело. Ей всегда казалось, что «Свет» – история о донкихотах, о хрупкости бытия и о том, что именно те, кто не боится и не стыдится толпы, меняют в этом мире хоть что-то.
Арина сидела рядом, вглядываясь в солистку. Наверняка оценивала платье, а не вокал, мелодию или слова; может быть, подмечала, какие на сцене освещение и декор, – делала мысленные заметки для своих маленьких квартирников. Может, вообще думала о чем-то постороннем. Саша ощутила, как ее захлестывает громадная волна благодарности за то, что Арина сейчас с ней. Вытащила на концерт. Сидит рядом, хоть и вовсе не фанатка «Моей нервной». И наверное, даже не назвала бы сумасшедшей, если бы Саша рассказала ей обо всем. Впрочем, о чем таком – «обо всем»? Чем больше времени проходило с утреннего сообщения, тем быстрей после острых приступов разжимал липкие пальцы страх. Накатывал – и уходил.
Саша огляделась; да, это дерьмо, конечно. Но…
