Колодец желаний - Эдвард Фредерик Бенсон
Той же ночью в городке Рай ее посетил сон-предвестник, а прямо за ним и собственно кошмар, и она, в страхе прижимаясь к Дику, изложила все, что намеревалась сохранить в тайне. Ей стало легче – рассказ звучал фантастично до нелепости; сыграло свою роль и непотопляемое здравомыслие мужа. Однако по возвращении в Лондон кошмар стал повторяться, и Дик, невзирая на возражения Эстер, отвез ее к врачу.
– Расскажи ему все как есть, дорогая, – настаивал он. – А не то я сам это сделаю. Я не допущу, чтобы ты волновалась. Твои страхи – просто нонсенс; а доктора знают, как противостоять нонсенсу.
Эстер взглянула на мужа и выдохнула:
– А ведь тебе, Дик, и самому страшно.
Он рассмеялся.
– Ничего подобного. Просто надоело просыпаться от твоих криков. Не так я представляю себе ночной отдых. Ну вот мы и на месте.
От заключения врача веяло иронией и категоричностью. Волноваться совершенно не о чем, душой и телом Эстер пребывает в полнейшем здравии, просто она переутомилась. Тревожащие сны, по всей вероятности, являются симптомом, а не причиной переутомления. Короче, доктор Бэринг настоятельно рекомендовал отдых на курорте. Лучше всего, сказал он, для Эстер будет покинуть городское пекло и пожить в каком-нибудь тихом местечке, в идеале – совершенно для нее новом. Полная смена обстановки; да, именно так. И по этой же причине мужу не следует сопровождать жену. Пусть отправит ее, скажем, на восточное побережье. Морской воздух, прохлада, полное бездействие. Никаких долгих прогулок; никаких заплывов; разок окунуться – и отдыхать в шезлонге на берегу. Полусонная нега среди дюн. Что, если рассмотреть Раштон? Лично он, доктор Бэринг, уверен: в Раштоне к пациентке вернутся силы и спокойствие. Через недельку, пожалуй, можно будет наведаться к ней и супругу. А до тех пор – сон, несмотря на кошмары, и максимальные объемы свежего воздуха.
К некоторому удивлению Дика, Эстер ухватилась за эту идею, и вечер следующего дня встретила уже в тишине и уединении морского курорта. Отдыхающих пока было немного, ведь высокий сезон не начался, и гостиница стояла полупустая. Целые дни Эстер проводила на пляже; тон ее настроению задавала одна мысль: что битва закончилась. Эстер не надо больше противостоять страху, да и сам он вроде ослабил тиски; по крайней мере, так она смутно чувствовала. Возможно, она ему угодила тем, что сдалась, – кто знает? Как бы то ни было, кошмары ей не снились; ей вообще ничего не снилось, а спала она подолгу и пробуждалась навстречу новому бездеятельному дню. Каждое утро Эстер получала письмецо от мужа – неизменно с хорошими вестями о нем и детях; но и сам Дик и их малыши поблекли в сознании Эстер – так бывает с воспоминаниями о событиях далекого прошлого. Нечто встало между нею и ее семьей: Эстер видела мужа и детей как бы сквозь стекло. Однако ровно тот же трюк проделала ее память и с лицом Роджера Уайбёрна – наблюдаемое на холсте великого мастера или над крошащимся обрывом, оно было нечетко, расплывчато, да и ночные страхи оставили Эстер в покое. Эмоциональное затишье влияло не только на разум Эстер, не только убаюкивало ее ощущением безопасности; нет, оно отразилось и на физических силах. Эстер начала уставать от безделья.
Деревня находилась на оконечности песчаной косы, отвоеванной у моря. К северу лежали низменности, затянутые пастельно-голубой дымкой кермека [8], и до самого горизонта не за что было здесь зацепиться взгляду. Зато с южной стороны к морю круто спускалась дюна, опушенная лесом. По мере того как медленно, но верно возвращались физические силы, Эстер все чаще гадала, что за земля находится за этим лесистым гребнем, и даже досадовала: зачем он закрывает от нее пространство? И вот однажды после обеда она предприняла прогулку – поднялась по склону. День был теплый и душный; куда-то делся живительный морской бриз, который до сих пор неизменно сдабривал жару солоноватой свежестью, и Эстер, шагая вверх к гребню дюны, только и думала, что о глотке ветра. С южной стороны горизонт затянули тучи, но непосредственной угрозы Эстер не видела – шторм, ей казалось, еще далек. Без особого труда она добралась до вершины и очутилась на плато среди деревьев – вероятно, это было пастбище. Эстер заметила тропу, что бежала вдоль хребта, и по ней довольно скоро вышла на более открытое пространство. Пустые поля с малочисленными овечками постепенно забирали вверх; деревянные лесенки-перелазы позволяли легко преодолевать живые изгороди, которыми эти поля разграничивались. А впереди, на расстоянии менее чем в милю, была роща; деревья, словно зачесанные в сторону суши вечными морскими ветрами, венчали дюну, на вершине которой маячила серая колокольня.
В первую секунду от этой кошмарной, но такой знакомой картины у Эстер замерло сердце; однако уже через миг волна отваги и решимости нахлынула на нее. Вот наконец она видит наяву пейзаж из сна-предвестника; и вот ей дана возможность постичь его смысл и разбить чары. Эстер не колебалась более; в неестественном сумраке хмурого небосвода она, как бывало во сне, пустилась в путь через поля, прямо к роще, за которой ее поджидали. Чтобы избавиться от дурных предчувствий, Эстер закрыла уши, ведь у нее появилась возможность навсегда заглушить этот набатный колокол. С таким намерением она вступила в рощу, более похожую на темный туннель. Скоро деревья стали редеть, и сквозь них проглянула колокольня. Еще несколько ярдов – и Эстер вышла из рощи. Теперь вокруг нее были надгробия заброшенного кладбища. Земля обрушилась возле самой колокольни; между нею и краем обрыва лежали останки церкви, точнее, единственная арка, вся в плетях плюща. Эстер обогнула руины, посмотрела вниз: меж обломков каменной кладки, поверх песка, на котором там и сям валялись надгробия, целые и разбитые, у самого подножия дюны, ей предстало несколько развороченных могил. Но никто не ждал ее – кладбище, где Эстер так часто видела страшное лицо, было столь же безлюдно, сколь и пастбища в оправе живых изгородей.
Эстер испытала душевный подъем; ее отвага вознаграждена, отныне все прежние страхи не более чем пшик. Однако нельзя было медлить – близился шторм, над горизонтом уже сверкнула молния, сопровождаемая громом. Эстер хотела идти, но взгляд ее вдруг упал на одно надгробие, что еще каким-то чудом удерживалось на краю обрыва. Надпись, вмиг прочитанная Эстер, гласила, что здесь похоронен Роджер Уайбёрн.
И тотчас каталепсия, характерная для ночных кошмаров, приковала Эстер к месту; в изумлении и ужасе она уставилась на замшелые буквы, словно
