По воле чародея - Лилия Белая
Макар замялся. Он был не из тех людей, кто мог с лёгкостью молоть правду с кривдой, увиливать и лукавить. Он был прямолинеен. И только собрался дядюшка Макар что-то сказать в защиту, как по полю пронёсся пронзительный голос. Переваливаясь с ноги на ногу, к пану ковылял кудрявый худосочный юноша. Невооружённым глазом было видно, что он перебрал. За ним спешила его подруга, моля остановиться, но тот лишь грубо отпихивал её от себя.
– О-о, хозяин-чернокнижник вернулся! – протянул молодец, отвешивая шутовской поклон колдуну. – Как дела во внешнем мире-то, а-а-а?! Нагулялись, пане?! Швободой надышались? Ик!
Невольные, все как один, застыли в тихом ужасе. Что делает этот глупец? Или ему так горилка в голову ударила? Властош ведь не оставит безнаказанным. Каркрас попробовал загородить хозяина, но Вишнецкий жестом отвёл его в сторону.
Парень со злостью в пьяных глазах уставился на мага. Чародей смотрел в ответ с лисьим прищуром.
Ивашка икал, проглатывал слова и еле держался на ногах. Заплетающимся языком он продолжал выкрикивать господину в лицо:
– Шесть дней грбатиться, шоб пркормить один только ваш рот! А не помните ли з-закон, не позволяющий помещику пре-ре-ревышать барщину больше, чем на три дня?!.. Вот л-люди уже сделали вы-выбор против вас! Ик!
Оказавшись напротив шляхтича, он чуть не рухнул на него. Чародей успел шагнуть назад.
– Плохой из тебя революционер, Ивашка. Не больно народ тебя сейчас поддерживает.
Властош поморщился: от Ивашки за версту разило водкой. Крестьяне замерли.
– Прекрати, Иваша, не нарывайся, – тихо предупредил глупца дядя Макар, притянув за локоть, но тот грубо отпихнул и старика.
Брань повторилась. Иваша, не слыша ни себя, ни подруги, умоляющей остановиться, вытащил из-за пазухи небольшую бутылочку горилки и что есть силы разбил о землю, испачкав панский плащ. Властош не успел увернуться и остался стоять на месте, словно ничего не произошло. Один только короткий взмах рукой сподвиг Каркраса ринуться к повозке и принести хозяину посох.
Крестьяне в ужасе прижимали ладони ко ртам, покачивали головами и напряжённо ждали, что же произойдёт дальше. Данилка следил, выглядывая из-за мешков с сеном.
– Глаза б мои вас не видели! – злобно бросил Ивашка и смачно плюнул под ноги господину.
Его подруга билась в рыданиях. Губы тёмного волшебника искривила улыбка. Спокойно, невзирая на угрозы, он взял из пятерни Каркраса посох.
– Говоришь, глаза бы не видели?.. Неплохо! Можно попробовать!
Не успел Ивашка и слова вымолвить, как пан грубо ухватил его за светлые кудри и запрокинул голову так, чтобы юноша встретился взглядом с пустыми глазницами черепа, надетого на пику.
– Ослепни! – слетело с уст мага страшное слово.
Из пустых глазниц прямо в глаза Ивашки ударил яркий свет.
С криком юноша повалился на землю, вцепившись себе в лицо, в глаза, вместо ярких зрачков которых теперь остались лишь бельма. Боль пронзала его изнутри, парень не сдерживал криков.
Каркрас надрывал глотку, хохоча, а чародей безразлично смотрел на корчащегося в муках человека.
Крестьяне молчаливо переглядывались, чувствуя колотящиеся молотом от страха сердца. Обойдя вопящего от боли Ивашку, Вишнецкий обратился к закрепощённым:
– Я не собираюсь казнить всех. Но предупреждаю: посмеете не выполнять мои приказы – шутки кончатся. Детей ваших не трону, а вот вас… Запорю. Клянусь. А ежели совсем худо пойдёт, накажу каждого второго обыкновенным жребием, не разбираясь! Только на пользу пойдёт. Думаете, управляющий Яков Миколыч уехал по делам, и вам всё стало можно?
Вишнецкий помолчал, окидывая мрачным взором белое полотно столпившихся людей.
Многие из них боялись шелохнуться. У Оксаны едва не выпал из рук пышный каравай. Она так дрожала, что Олешке пришлось коснуться её, успокаивая. Многие помнили деда колдуна и, откровенно говоря, радовались, что их владелец – его внук, а не он сам. Криош бы не стал церемониться, не делал бы предупреждений. Ярость его сравнить можно было с соломой – вспыхивала разом. Порка, привычная всем жестокая порка, стала бы единственной мечтой, по сравнению с теми истязаниями, что ждали бы каждого, будь их хозяином старый чёрный колдун.
– Что молчите, собаки? – рявкнул Вишнецкий. – Или слова мои не понятны?!
Волосы Властоша побелели, как рубахи его крестьян. Крепостные покорно опустили головы, закивали, несмело заговорили. Попадались и те, кто хотел вступить в спор с чародеем, но глядя на рыдающего от боли Ивашку, не решились на столь отчаянные действия. Властош выдохнул, слегка успокоившись.
– Начинайте жать пшеницу, – велел он негромко, но, казалось, голос эхом пронёсся по всему полю до самого его края. – Жните без продыху, с молитвой или с заговорами, мне плевать. Замечу, что кто-то отлынивает – шкуру спущу.
После своих слов, он подозвал нескольких селян и приказал как следует накормить Данилку и дать ему отоспаться.
– Пускай живёт в хате у дяди Макара.
Старик выступил вперёд, подошёл к повозке. Взял Данилушку за руку: да, помощник ему не помешает. Затем взгляд Макара упал на спящую колдовским сном Настасью.
– А кто это дитя, пане? – поинтересовался он.
Властош перевёл дыхание. Ему было тяжело. Самому хотелось отдохнуть, после стольких злоключений и беготни, хотелось выспаться.
– Анастасия, дочь мельника, новая моя служанка. Хлопца кличут Данилкой, он – её названый братец. Девчонку в поместье отвезу, а где работать будет, в поле или дома, решу позже.
Властош умолчал о даре Искусницы, хотя знал, что рано или поздно об этом узнает и будет говорить всё имение.
Пан кинул усталый взгляд на красующуюся за полем белокаменную усадьбу с треугольным фронтоном, флигелями и круглой колоннадой. Дома. Он дома, за куполом. В безопасности.
– Что ж, добро пожаловать, Анастасия, дочь мельника, – в хриплом голосе дяди Макара послышалась горечь.
В этот миг по полю вновь разлился крик, но тёплый, слезящийся и очень знакомый. От самой усадьбы встречать пана бежала, напоминая неуклюжую гусыню, тётя Палашка.
– Живой! Живой вернулся! – плача навзрыд, голосила старая женщина.
Она крепко вцепилась во Властоша, принялась целовать его руки и щёки. Она целовала его, как собственное дитя. Селяне смотрели ровно, стараясь не показать истинных чувств.
– Полно, тётушка, полно, вы так встречаете, будто с войны возвратился, – с нежностью отвечал чародей, обнимая Пелагею в ответ.
И несмотря на просьбы, Палашка продолжала его лобызать. В объятиях, за его плечами, она увидела лежащего на земле ослеплённого Ивашку, до сих пор корчащегося от боли. Слёзы побежали у неё по щекам, но она закрыла глаза, молча продолжая обнимать Властоша…
