Злая. Сказка о ведьме Запада - Грегори Магуайр

– Я исчезла, милый. Испарилась в облаке дыма, как по волшебству. Забудь. И, знаешь, для Нессы это даже к лучшему. Там, в Нест-Хардингс, она станет кем-то вроде местной королевы.

– Она вроде бы даже изучала колдовство, ты знала? Там, в Шизе.

– Нет, не знала. Ну, с чем я её и поздравляю. Если она когда-нибудь спустится с пьедестала, на котором золотыми буквами начертано «Идеал незыблемых моральных устоев», если позволит себе проявить собственную стервозную натуру, то войдёт в историю как истинная Ведьма Востока. А няня и преданные слуги в Кольвен-Граундс охотно подставят плечо, чтобы помочь ей удержаться на ногах.

– Я думал, ты её любишь!

– Разве ты не слышишь в моих словах величайшей привязанности? – горько усмехнулась Эльфаба. – Я обожаю Несси. Она редкостная заноза, она несносная ханжа, она маленькая надменная мерзавка. Я предана ей всей душой.

– И она займёт место Владычицы Тропп.

– Лучше она, чем я, – сухо отозвалась Эльфаба. – По крайней мере, у неё отличный вкус на обувь.

Однажды ночью свет полной луны, тяжело падающий сквозь мансардное окно, озарил спящую Эльфабу. Фиеро проснулся и пошёл облегчиться в ночной горшок. Малки караулила мышей на лестнице. Вернувшись, Фиеро взглянул на тело своей любовницы – сегодня оно казалось скорее жемчужным, чем зелёным. Он подарил ей традиционный шёлковый платок с бахромой из Винкуса – с розами на чёрном фоне – и повязал его ей на талию, после чего тот превратился в костюм для любовных утех. Этой ночью платок сбился наверх, и Фиеро открылся изгиб её бедра, хрупкая нежность колена, узкая лодыжка. В воздухе всё ещё витал аромат духов, и смолистый, животный запах, и запах мифического моря, и окутывающее благоухание волос, растрёпанных от страсти. Он уселся на край постели, продолжая смотреть на неё. Её лобковые волосы завивались в крошечные блестящие колечки – скорее тёмно-пурпурные, чем чёрные, и росли совсем иначе, чем у Саримы. Возле паха пролегла странная тень. В полусонном состоянии Фиеро даже задумался, не отпечатались ли на её коже от жара страсти его синие ромбы… или это был шрам?

Однако в этот момент Эльфаба проснулась и, поймав его взгляд в лунном свете, укрылась одеялом. Сонно улыбнулась ему и прошептала: «Фьеро, мой герой», и сердце его мигом растаяло.

Но и злилась она порой невероятно!

– Не удивлюсь, если этот мясной рулет, который ты так жадно уплетаешь в блаженном невежестве, нарезан из убитой Свиньи, – резко бросила она однажды.

– Если ты уже поела, это не значит, что надо портить мне аппетит, – мягко возразил Фиеро.

В его родных краях Животные, ведущие свободную жизнь, почти не встречались, а те немногие разумные существа, которых он знал в Шизе, не произвели на него особого впечатления – за исключением той ночи в Клубе Знаний. Бедственное положение Животных мало его трогало.

– Вот почему не следует влюбляться. Любовь ослепляет, отвлекает от главного и таким образом потворствует злу.

– Ты окончательно отбила у меня желание обедать, – укорил Фиеро Эльфабу и скормил остатки рулета Малки. – Что ты вообще знаешь о зле? Ты сама – лишь пешка в этой сети мятежников, ведь так? Новичок.

– Я отлично знаю, откуда берётся склонность ко злу в мужчинах. Власть пробуждает в них глупость и слепоту, – сказала она.

– А в женщинах?

– Женщины слабее, но их слабость компенсируется хитростью и твёрдой уверенностью в собственном моральном превосходстве. Поскольку их поприще меньше, то их способность к реальному ущербу внушает меньше тревоги. Хотя, поскольку женщины умеют сближаться с другими, они куда более коварны.

– А какая злая склонность есть во мне? – спросил Фиеро, который вдруг почувствовал себя неуютно, поскольку разговор задел его за живое. – Или в тебе?

– Склонность ко злу у Фиеро начинается с чересчур сильной веры в собственную склонность к добру.

– А у тебя?

– Моя начинается с мышления эпиграммами.

– Как ты легко отделалась, – сказал он, внезапно немного разозлившись. – Такова твоя роль в твоей тайной сети? Придумывать для них остроумные эпиграммы?

– О, там грядут большие дела, – вдруг сказала Эльфаба, что было для неё нетипично. – Я не буду в центре, но сумею внести свой вклад и на вторых ролях, поверь мне.

– Что ты имеешь в виду? Переворот?

– Не суй нос, куда не следует, и ни к чему не будешь причастен. Как ты всегда и хотел, – парировала она язвительно.

– Или убийство? И что с того, если вы убьёте какого-нибудь генерала-мясника? Ты хочешь сделаться святой? Иконой революции? Или мученицей, если погибнешь в этой борьбе?

Эльфаба не ответила. Лишь раздражённо покачала узкой головой, а затем с неожиданной яростью швырнула через всю комнату свой платок с розами, как будто её вывела из себя эта конкретная вещь.

– А если, целясь в генерала-мясника, ты убьёшь какого-нибудь невинного прохожего? – настаивал Фиеро.

– Я ничего особо не знаю о мучениках, и этот вопрос меня не волнует, – сказала она. – Так можно дойти до рассуждений о высшем замысле и прочей космологии – а я в такое не верю. Если мы не в силах осознать происходящее сейчас, с чего бы высший замысел имел больше смысла? А коль бы я верила в мученичество, то, думаю, сказала бы так: мучеником можно стать, только если знаешь, за что умираешь, и выбираешь такую судьбу по своей воле.

– А, так, значит, в этой игре всё-таки есть невинные жертвы. Те, кто не выбирал смерть, но оказался под обстрелом.

– Есть… Наверное, будут несчастные случаи.

– А в вашем идейном круге признают существование горя, сожаления? Есть ли понятие ошибки? Трагедии?

– Фиеро, потерянный ты дурак, трагедия вокруг нас – везде! Волноваться о чём-то меньшем – лишь отвлекаться попусту. Любая жертва в борьбе – это их вина, а не наша. Мы не прославляем насилие, но и не отрицаем его существование. Как можно отрицать его, когда его последствия повсюду? Вот такое отрицание – грех, если уж что-то и можно назвать…

– Ага, вот и прозвучало слово, которое я никак не ожидал услышать из твоих уст.

– Отрицание? Грех?

– Нет. «Мы».

– Не понимаю, почему…

– Независимая бунтарка из Крейг-Холла вдруг становится частью сообщества? Верным товарищем? Командным игроком? Наша бывшая Мисс Одинокая Одиночка?

– Ты не так понял. Есть борьба, но нет зачинщиков, есть игра, но нет игроков. У меня нет соратников. У меня нет никакого «я». Впрочем, его и не было, но это неважно. Я всего лишь мышца в более крупном организме.

– Ха! Ты, самая отдельная, самая независимая, самая… настоящая…

– Как и все остальные, ты говоришь исключительно о моей внешности. И издеваешься надо мной.

– Я обожаю твою внешность и отдаю себе в этом отчёт. Фея!

В тот день они расстались в напряжённом молчании, а вечер Фиеро провёл в игорном зале, оставив там кучу денег.

На следующий раз, придя к Эльфабе, Фиеро принёс три