Злая. Сказка о ведьме Запада - Грегори Магуайр
Она вскочила и неуклюже пустилась бежать, и её спутники, заразившись нарастающей паникой, кинулись следом. Когда на землю упали первые тяжёлые капли дождя, Ведьма всё же сумела разглядеть – но не лицо девочки, а башмачки. Башмачки её сестры. Они сверкали даже в тусклом предгрозовом свете, сверкали, словно жёлтые бриллианты, словно кроваво-алые догорающие уголья, словно игольчатые звёзды.
Если бы Ведьма увидела башмачки с самого начала, она бы не смогла слушать болтовню девчонки и её друзей. Но та сидела поджав под себя ноги. Теперь же Ведьме напомнили о её праве. Эти башмачки должны принадлежать ей! Разве она недостаточно терпела, разве не заслужила их? Ведьма бросилась бы на девчонку с неба и стащила с ног нахалки заветные башмачки, если бы могла.
Но гроза, от которой опрометью спасались путники, мчась по Дороге из жёлтого кирпича, сулила Ведьме куда большие неприятности, нежели девочке, бегущей под дождём, или Страшиле, которого могла воспламенить молния. Ведьма не могла рисковать выходом в эту ужасную всепроникающую сырость. Чтобы переждать бурю, ей пришлось укрыться среди торчащих голых корней чёрной ивы, куда не попадала вода.
Она выберется. Она ведь всегда выбиралась. Всё, что творилось в Стране Оз в последние годы, измотало её, иссушило и вышвырнуло прочь – её носило по ветру, словно семечко, слишком сухое, чтобы пустить корни. Но проклятие, несомненно, лежало на этой земле, а не на ней. Пусть Страна Оз изуродовала её жизнь – но это сделало её сильной.
Неважно, что путники поспешили прочь. Ведьма умела ждать. Они встретятся снова.
Часть первая
Манникин
Корень зла
Пошевелившись в смятой постели, жена сказала:
– Я думаю, всё случится сегодня. Ты только посмотри на мой живот.
– Сегодня? Весьма в твоём духе, сплошное упрямство да неудобство, – поддразнил её муж. Он стоял у двери, глядя наружу: на озеро, поля и лес на дальних холмах. За ними вились нити дыма из каминных труб – жители деревеньки Раш-Маргинс готовили завтрак. – Буквально в худший день для моего служения.
Жена зевнула:
– Тут, как понимаешь, особо выбора нет. Как живот дорастёт до предела, так и всё – приходит срок, и хочешь не хочешь, милый, ничего уже не попишешь. Тело всё делает само, и ему никак не помешать. – Она приподнялась на локтях, пытаясь посмотреть на мужа из-за громадного живота. – Я тут уже ни на что не влияю, я в этом теле пленница. Пленница ребёнка.
– Прояви немного самообладания. – Он подошёл к ней и помог сесть. – Считай это испытанием духа. Посланным тебе для смирения чувств и дисциплины телесной и душевной.
– Самообладания? – усмехнулась она и принялась медленно подвигаться к краю кровати. – Чем это я, живое вместилище для паразита, обладаю до сих пор? Где я сама, скажи на милость? Потерялась по дороге за эти девять месяцев?
– Подумай обо мне, – попросил он уже более серьёзно.
– Фрекс, – не менее серьёзно возразила она, – ни одному священнику в мире не под силу унять молитвой извержение вулкана.
– Что же скажут мои братья по вере?
– О, наверняка почтенное собрание возмутится: «Брат Фрекспар, неужели вы позволили своей жене рожать первенца, вместо того чтобы вплотную заняться проблемами собственной паствы? Как недостойно с вашей стороны, как же вы это допустили! Вы лишены сана».
Теперь уже она подшучивала над ним, поскольку лишать его сана было некому. Ближайший унионистский епископ находился слишком далеко, чтобы следить за делами священника в глубинке.
– И всё-таки, это настолько не вовремя!
– Вообще-то, ты сам виноват в этом неудобстве как минимум наполовину, – заметила женщина. – Ну правда, Фрекс, в конце-то концов.
– Так обычно и рассуждают, но всё же я сомневаюсь.
– Сомневаешься?
Она расхохоталась, запрокинув голову. Изгиб её шеи от мочки уха до ложбинки под горлом напоминал Фрексу очертания изящного серебряного ковшика. Даже взлохмаченная после сна, с огромным животом, его жена оставалась невероятной красавицей. Волосы её ярко блестели, точно опавшая дубовая листва на солнце. Её благородное происхождение Фрекс осуждал, её усилиями преодолеть эти обстоятельства гордился, – но саму её неизменно любил.
– Ты сомневаешься в своём отцовстве, – она ухватилась для опоры за спинку кровати; Фрекс поддержал её под другую руку и помог встать, – или в причастности всего рода мужского к деторождению?
Женщина воздвиглась на ноги, громадная, точно плавучий остров, и с трудом побрела к дверям, продолжая посмеиваться. Когда Фрекс принялся одеваться на грядущую духовную битву, он по-прежнему слышал смешки жены из уборной.
Он расчесал бороду, намазал волосы маслом и собрал их на затылке заколкой из кости и сыромятной кожи – пусть лицо останется открытым. Сегодня необходимо, чтобы его выражение, до мельчайших деталей, было хорошо различимо на расстоянии. Он затемнил брови углём, нарумянил красным воском скулы, чуть выделил губы. Красивый священник скорее убедит грешников покаяться, чем неказистая деревенщина.
Через задний двор проплыла Мелена: не с обычной грузностью беременной женщины, а плавно, как громадный воздушный шар, за которым волочатся по земле верёвки. В одной руке она несла сковородку на длинной ручке, в другой – пару яиц и пучок подвядшего осеннего лука-порея. Она негромко напевала себе под нос короткие строчки какой-то песенки, но слов Фрекс не слышал.
Он убедился, что его строгое облачение наглухо застёгнуто до самого верха, завязал сандалии. Затем достал из тайника под комодом письма от брата по служению, священника из деревни Три Мёртвых Дерева, и спрятал бурые страницы за пояс. Он не желал, чтобы Мелена видела эти послания, опасаясь, что в ином случае она захочет отправиться с ним – повеселиться или пощекотать себе нервы.
Пока Фрекс глубоко дышал, готовя лёгкие к долгой проповеди, Мелена лениво помешивала яйца в сковороде деревянной ложкой. С другого берега озера доносился звон коровьих колокольчиков, но женщина его не слушала. Она внимала некому другому звуку, который как будто раздавался у неё внутри. Этот звук не складывался в мелодию – точно музыка во сне, от которой запоминаешь общее впечатление, а не гармонические переливы. Может быть, это ребёнок в животе тихонько мурлычет от счастья перед предстоящим рождением? Она нисколько не сомневалась, что у новорождённого будет музыкальный слух.
Потом она услышала, как Фрекс в доме перешёл к импровизации для разогрева: начал громко декламировать отдельные звучные обороты, выдвигать контраргументы на реплики невидимого противника, заново убеждая самого себя в своей правоте.
Как там звучала присловица, которую много лет назад в детской ей пела няня?
Тот, кто утром был рождён, – на страданья обречён;Кто увидел в полдень свет – не избавится от бед;Если вечером родился – горем до смерти умылся;Ну а тот, что поздно
