Егерь. Системный зверолов - Николай Скиба

— А я-то думал, ты из доброты сердечной, — с сарказмом ответил я, не поворачивая головы.

Ефим тихо хмыкнул:

— Недооценил я тебя. Но обряд всё равно ничего не решит.

Я стиснул зубы, но промолчал. Делай уже свой обряд.

— Ну что ж, — громко произнёс Ефим, отстраняясь и обращаясь к толпе, — пора начинать. Ганус!

Алхимик шагнул вперёд, поставил свой мешок на землю и принялся доставать склянки. Его движения были уверенными, привычными — видно, не первый раз занят подобным.

— Зелье пробуждения готовится из семи компонентов, — сказал он мне, демонстрируя первую склянку с мутной жидкостью. — Каждый из них дарован нам силами Раскола.

Он принялся смешивать содержимое склянок в металлической чаше. Жидкости шипели, меняли цвет, источали резкие ароматы. Толпа наблюдала завороженно — для большинства это было редкое зрелище.

Я внимательно следил за процессом, пытаясь запомнить последовательность. Всё же интересно, как это устроено. В чаше бурлила темно-зелёная субстанция, от которой поднимались тонкие струйки пара.

— Готово, — объявил Ганус, протягивая чашу Ефиму.

Староста принял её двумя руками, словно священную реликвию, и повернулся ко мне:

— Максим, подступи.

Я сделал шаг вперёд. Толпа притихла.

— Пей, — он резко сунул чашу мне в руку, с пренебрежением, озлобленно.

Взял её в руки. Зелье было тёплым, почти горячим, и пахло болотом с примесью металла. Не самый приятный аромат.

— Ну… Поехали, — прошептал и поднёс чашу к губам.

Жидкость оказалась горькой, с привкусом тухлых яиц и железа. Я заставил себя выпить всё до дна, стараясь не поморщиться. В животе сразу разлилось тепло, но это было всё.

Никаких вспышек, никакой пульсирующей энергии в венах. Моё Потоковое ядро в груди даже не шелохнулось — словно спящий зверь, которого попытались разбудить перышком. Зелье стекло по горлу тёплой струйкой, оставляя привкус мёда и трав, но магия… Магия была смехотворно слабой.

Я сжал челюсти, ощущая лёгкое разочарование. Ожидал хоть какого-то отклика, хоть малейшего резонанса с той силой, что клокотала внутри после эволюции. Но нет — обычный пробуждающий отвар оказался каплей в океане. Мощь, которую я обрёл, переходя на ранг F, была настолько превосходящей, что слабенькая магия травяного настоя просто растворилась без следа. Судя по всему, она пробуждала эволюционный ранг G.

Потоковое ядро пульсировало размеренно, как второе сердце, игнорируя попытки внешней энергии повлиять на него. Даже обидно стало — столько денег в никуда. Я выпил дорогое зелье, как воду.

Интересно. Получается, стандартный обряд для меня — пустая формальность.

— Всё, — объявил Ефим, забирая пустую чашу. — Обряд завершён.

Секунды тянулись в тишине. Я стоял спокойно, но старался выглядеть сосредоточенным.

— А что теперь должно быть? — выкрикнул кто-то из толпы.

Виола наклонилась к уху Вари и прошептала что-то. Варя кивнула и громко спросила:

— Почему ничего не происходит? Разве не должно быть… ну, какого-то знака?

По толпе прокатился гул недоумения. Люди начали переглядываться, перешёптываться между собой.

— И правда, а где вспышка? — подхватил молодой Мастер с зелёными татуировками. — Когда я проходил обряд, она была!

— У меня чуть ли руки не дымились! — подтвердил другой. — А тут…

Ганус оскорблённо поднял брови:

— Моё зелье всегда безупречно! Семь компонентов, точные пропорции…

Ефим поднял руку, призывая к тишине, и его лицо приняло скорбное выражение:

— Похоже, что хворь виновата в происходящем. Она странным образом пробудила силу Зверолова раньше времени, но теперь… — он покачал головой с притворным сочувствием. — Теперь эта сила словно заморожена.

— Как это? — недоумённо пробормотал кто-то из толпы.

— Болезнь нарушила естественный ход вещей, — объяснил староста, его голос звучал убедительно и печально. — Мне больше нечего предположить.

Взглянул на свои руки — татуировки всё так же ровно пульсировали знакомым красным светом. Ни малейших перемен.

— Ефим, — я сделал шаг к старосте, понизив голос так, чтобы слышали только мы двое, — это ещё не всё.

Староста прищурился:

— О чём ты? Обряд окончен.

— Нет, — я хмыкнул. — Объяви меня полноправным Звероловом перед всей деревней. Скажи, что могу отлавливать питомцев и заниматься своим ремеслом. При всех.

Мысль заставить Ефима отменить мою «хворь» я отбросил почти сразу. Старый лис никогда не признается публично, что водил за нос всю деревню. Такой ход лишь загонит его в угол и сделает злее.

Если я сейчас надавлю, что произойдёт? Ефим тут же перевернёт всё с ног на голову, вот как сейчас. Он скажет, что «больной» стал агрессивным, что хочет заразить всех. Толпа, подогреваемая страхом, встанет на его сторону. Или ещё чего придумает, но вывернется.

Это его стихия — интриги, манипуляции, игра на публику.

Моя — другая. Лес, терпение и точный удар из засады.

К тому же, изгнание — это не наказание. На границе двух зон, меньше любопытных глаз и куда больше свободы. Так что пока хватит и официального признания.

Лицо старосты потемнело:

— Кха-кха, это совсем другое дело, мальчик. Одно дело — провести обряд, и совсем другое — давать тебе разрешение. Сказано было, годков через пять…

Я наклонился к нему ещё ближе, чувствуя, как адреналин разгоняется по венам:

— Нет никаких указов короля. Никаких разрешений на Звероловство. Думаешь я не знал, что ты врал с самого начала?

Староста сжал губы, но молчал, в его глазах заметалась тревога. А я продолжил, не повышая голоса:

— Барут готов подтвердить это публично. И не только он. Его родители тоже готовы высказаться — ведь я спас жизнь их сына, ты сам сказал. Представь на секунду, как это будет выглядеть? Вся деревня узнает, что их глава обманывал молодого Зверолова, лишая казну королевства потенциального дохода. Держал его силы взаперти, не давал развиваться.

Ефим побледнел. Его пальцы на рукояти трости дрожали от ярости:

— Ты… ты осмеливаешься мне угрожать?

— Это не угроза, — холодно ответил я. — Так и будет. Ты потеряешь всё своё влияние и авторитет среди жителей. Объявляй меня Звероловом. Либо я делаю что сказал, и тогда твоему авторитету придёт конец прямо здесь, на этой поляне.

Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза. Ефим дышал тяжело, его лицо исказилось от злости. Маска доброжелательного старосты окончательно спала, и передо мной стоял человек, привыкший к власти и не терпящий никакого сопротивления.

Но в его глазах мелькнула та же паника, что у загнанного зверя — он