Странные Земли - Андрей Стоев

Хотя может быть, я зря себя завожу? У Сухого нет ни малейшего резона причинять мне какое-то зло. Денег я попросил столько, что ему выгоднее расплатиться со мной честь по чести, да и вообще для успешной артели это не деньги. То, что я продам найденную жилу кому-нибудь ещё, он тоже не боится. Помнится, был такой случай, когда рудознатец продал жилу сразу двум артелям — артели между собой всё-таки договорились, а вот для продавца дело кончилось плохо. За ним охотились обе артели, вроде бы в конце концов поймали, и больше о нём никто ничего не слышал. Случай этот все знают, и с тех пор на такие фокусы больше никто не решался. Словом, Сухой совершенно ничего не выиграет, похоронив меня в тайге, зато проиграть может. Я ведь не приезжий, которого никто не знает; я — местный, рифейский, и мои друзья-знакомые обязательно спросят Сухого, почему я от него не вернулся.

— То есть это вы с Михеем со мной идёте? — переспросил я.

— С ним, с Деревом нашим, — хохотнул Федя. — С нашим проверенным товарищем.

Что-то непохоже, что они такие уж друзья, вот не чувствуется в них даже товарищеского отношения друг к другу. Интересно бы знать, почему Сухой послал со мной именно эту парочку — потому что самые бесполезные, или потому что самые доверенные? Для меня большой разницы, конечно, нет, но с бесполезными я бы чувствовал себя немного спокойнее.

— Ну двинулись тогда, Федя, — вздохнул я, вставая и с усилием поднимая тяжеленный рюкзак с привьюченной к нему палаткой. — Лопаты, кирку, лотки взяли?

— Всё взяли, начальник, — махнул рукой он. — Не первый день в тайге.

* * *

Геолог — это очень много ходьбы, причём в основном по горам — на равнине мало что лежит. Или, сказать точнее, мало что можно найти без серьёзного оборудования. Но как ни скажи, а на равнине простому геологу с молотком делать особо нечего.

Геология мне всегда нравилась, а вот ходить по горам целыми днями я небольшой охотник, оттого и выбрал специальность, где занимаются большей частью аналитикой. Но жизнь, как всегда, внесла свои коррективы. Мы лазили по невысоким горам западных Рифеев почти месяц, и я уже потерял счёт большим и малым ручьям, которые мы обследовали. Не все они были пустыми — золота в Рифеях много, — но такой россыпи, чтобы хватило для средней артели как минимум на сезон, а лучше на несколько, пока не попадалось.

— Да пусто здесь, Артём! — заявил Фёдор, в сердцах бросив лоток. — Девять лотков уже промыли, и на девять лотков всего две золотинки.

Михей, как всегда молча, набирал лопатой в свой лоток очередную порцию грунта, и на истерику Федьки не реагировал.

— Да, золотинок маловато, Федя, — согласился я. — Но они большие, вот в чём дело. А это как раз очень хороший признак жилы с крупными включениями, то есть выше по течению может лежать россыпь самородков.

— Крупная золотинка ещё не значит, что выше самородки лежат, — упрямо возразил Федя.

— Не значит, спорить не буду. Но видишь вот этот камень? — я подобрал с берега маленький камешек, похожий на большую фасолину — один из многочисленных голышей, хорошо обкатанных быстрой водой. — Это кварц, но не белый, а жёлтый, а это говорит о присутствии сульфидов.

— Ничего не понял, — хмуро сказал он.

— Это признак золотоносной жилы, Федя, — объяснил я. — Так что кончай выступать и бери лоток. Нам придётся этот ручей обследовать основательно, вплоть до самых верховий. Переходите саженей на пять выше и начинайте промывать там, а я пока похожу, посмотрю камни. Если найду пириты, то это почти наверняка хорошая жила.

— Всё правильно говоришь, — одобрительно заметил чей-то голос. — Сразу видно образованного человека. Геолог?

Я резко обернулся. Совсем рядом на большом булыжнике сидел белобрысый парень и доброжелательно на меня смотрел. Каким образом он сумел подойти к нам практически вплотную и устроиться на этом камне, было совершенно непонятно. Может, он здесь с самого начала сидел? Но тогда каким образом мы умудрились его не заметить? Я настолько растерялся, что не смог ничего ответить, а просто подтверждающе кивнул.

— Ну я так сразу и понял, — добродушно сказал парень. — Верно, выше по ручью хорошая россыпь самородков. И пириты, кстати, там действительно есть.

Я присмотрелся к нему и понял, что мне казалось неправильным. Одет он был в обычную рубашку и штаны, но они были совершенно чистыми, и сшиты были из хорошей материи, по виду явно дорогой. Вышитые узоры тоже показывали, что это не обычная одежда таёжных путешественников.

— И зачем ты нам это рассказываешь? — хмуро спросил Федя, который пришёл в себя раньше меня.

— Россыпь занята, — объяснил парень. — Мы там сами моем, и компаньоны нам не нужны.

— И что вам в своём лесу не сидится?

И в этот момент до меня, наконец, дошло, что это лесной. Так-то все про них слышали, и в Рифейске они изредка появлялись, но мне их видеть раньше не приходилось. Да я лесными и вообще не интересовался — ну есть какие-то люди, которые в лесу живут, и какое мне дело до лесных дикарей?

Вообще, среди некоторой части рифейской публики бытовало даже мнение, что лесные — это что-то вроде обезьян, но как человек, видевший обезьян в зверинце, могу авторитетно заявить, что на обезьяну этот парень совершенно не походил. Он даже лесным дикарём не выглядел, если не считать немного непривычной одежды. Если уж на то пошло, на обезьяну гораздо больше походил Федя.

— Ну ты же в своём Рифейске не сидишь? — засмеялся парень.

— Если разобраться, то здесь вообще горные карлы хозяева, — уже совсем мрачным голосом заявил Федя.

Как по мне, дурацкое заявление. Может, у лесных прав на этот ручей и нет, но у нас-то прав точно не больше.

— Так они нам эту россыпь и отдали, — уже откровенно заржал тот. — Они золото прямо из самой жилы как-то вытягивают, а нам разрешили эту россыпь мыть, сказали, что им лень за крошками нагибаться. И знаешь что, внешник, прими добрый совет — не называй рифов карлами, они этого очень не любят. У себя в Рифейске как хочешь их зови, они стерпят — ну, наверное, стерпят, —