Французские гастроли (СИ) - Ковригин Алексей
— Какого земляка? Я только одного человека знаю с таким именем и отчеством, но по слухам он где-то в Италии. — в недоумении смотрю на Лопато гадая о ком это он говорит?
— Анатра в Италии? Да бог с тобой, Мишенька! У него с Бенито какие-то давние личные разногласия, чего ему там делать? Здесь он, в Париже.
— Что? Анатра в Париже? — от неожиданной новости подскакиваю на стуле. — Илья Аронович, миленький, пожалуйста познакомьте меня с ним! Это ж такой человек! Его до сих пор в Одессе помнят! Он же первый аэроклуб в Империи создал! — от возбуждения не нахожу себе места и то вскакиваю, то опять на стул падаю. — Нифигасе! А мне в Одессе говорили, что он в Италию уехал. Это же такой фанат самолётостроения и полётов, что уверен на сто процентов он и тут этим же занимается. Да его сам Бог мне посылает! А я тут целый год дурака валяю!
— Ты чего так возбудился-то? Ты же его знать не можешь, молод ещё, и зачем тебе самолёты? Ты же музыкант! Как говорят у вас в Одессе, это две большие разницы. — Лопато откровенно ржёт, глядя на моё возбуждённое состояние. — Ладно, успокойся. Познакомлю я Вас. Артур Антонович так же на стуле подпрыгивает, когда о своих самолётах рассказывает. Не юнец уже, за полтинник давно перешагнул, а тоже ведёт себя как мальчишка. — а я ликую. Небо близко!
* * *
От Лопато отправляюсь в кабаре. Что-то у меня сегодня весь день в разъездах и чтоб я делал без своего байка? В заведении я не был уже недели три и мне интересно что там происходит, да и просто с Луи пообщаться захотелось, поделиться своими планами. С Мишель мы встречаемся регулярно пару раз в неделю, но по утрам, когда кабаре уже закрыто и она сама почти что «клюёт носом». Конечно, кое-что она мне рассказывает, но на долгие разговоры её не хватает, после бурного секса и непродолжительных нежных ласк девушка просто засыпает в моих объятиях и будить её у меня рука не поднимется. Но мне и самому интересно посмотреть, как без меня кипит жизнь в заведении.
Ни́колас проводит меня в мой бывший кабинет, где сейчас хозяйничает Мишель. Она за кулисами проверяет готовность к выступлению и отдаёт последние распоряжения кордебалету. Через полчаса выступление Людмилы с романсами и времени у кордебалета ещё достаточно, но обычно так и бывает, что всякие непредвиденные случайности вылазят именно в самую последнюю минуту. По себе знаю, что спокойно вздохнуть можно будет только после завершения последнего номера. А в кабинете произошли изменения, появилось большое зеркало и столик с парфюмерией. Теперь сразу видно, что это не просто рабочий кабинет конферансье, но и уютный женский будуар.
Меня встречает Лепле, и мы с ним по-дружески обнимаемся. Вижу, что мой партнёр искренне рад моему появлению и возможности услышать свежие новости от первоисточника, а не от «испорченного телефона», каким для нас выступает Мишель. Просто поболтать по телефону у нас получается крайне редко. Мы с Луи сейчас существуем в «противофазе». Вообще не представляю, как сам-то раньше жил в таком режиме, а ещё умудрялся и учиться и в полпредстве бывать и даже концерты там давать.
Вальяжно сижу на диване на правах гостя и попивая хороший кофе слушаю своего партнёра, решившего сделать мне небольшой отчёт «о проделанной работе». Радует, что дела в кабаре идут успешно. Мишель уже без меня подготовила новую программу и на следующей неделе её представят публике. Мои слова о том, что Шоу должно обновляться не реже одного раза в квартал, упали на благодатную почву. А в планах моей девушки уже обрастает деталями каркас следующей программы.
Луи ухмыляется и подначивает меня тем, что я никак не могу насовсем расстаться с кабаре и регулярно «провожу инструктажи» нового режиссёра-постановщика. Да так, что она после моих «наставлений» еле ноги переставляет, но энергия из неё так и брызжет. Восхищается моей прозорливостью в выборе ведущей Шоу-программы и со смехом рассказывает, что у Мишель уже появились подражательницы и в Парижских кабаре и даже в Германии.
Но там это дело быстро пресекли на государственном уровне. Немецким женщинам не только запретили посещать кабаре, но даже носить макияж «очень не рекомендуют». Вскоре, наверное, и сами кабаре прикроют как заведения «неподобающие арийскому духу». Согласно киваю и добавляю, что в Рейхе уже начались преследования гомосексуалов и лесбиянок. Уголовную статью за однополую любовь в Германии не отменяли, как это сделали во Франции. Так что скоро из Германии побегут не только евреи, но и гомики. А кто не побежит тот будет уничтожен, как и те, кто этому потворствует. В том числе владельцы кабаре и борделей. Весёлое настроение Лепле как-то сразу улетучивается.
Мрачное молчание, повисшее в кабинете, прерывается появлением Мишель. Она с тихим визгом виснет у меня на шее и не стесняясь Луи мы с ней обмениваемся страстными поцелуями. Мой партнёр опять оживает и весело поблёскивая глазами показывает мне два больших пальца за спиной моей подруги. Как мне не хочется потискать Мишель подольше, всё же со вздохом выпускаю её из рук. Она хихикает и потрепав мою шевелюру поправляет у зеркала макияж, а затем убегает открывать программу послав мне на прощание воздушный поцелуй.
Со сцены звучат романсы Людмилы и под их аккомпанемент мы с Лепле ведём неспешную беседу. Рассказываю о своих планах по постановке мюзикла, о препонах возникающих на пути к воплощению замысла. О том что уже сделал и что ещё предстоит сделать. Луи сочувственно кивает, но заявляет, что верит в меня и моё будущее. Это его жизнь подходит к концу, а у меня всё ещё впереди. Вздыхает и неожиданно произносит:
— Твоя протеже тоже скоро меня покинет, — в голосе Луи звучит сожаление. — её отец уже купил небольшой ресторанчик и Люси́ будет петь там. Я понимаю, что девушке так будет проще и отцу спокойнее, но вместе с ней уйдёт и часть моих русских клиентов. Нет, убытков я не опасаюсь, всё-таки основную прибыль мне приносят соотечественники, но мне становится как-то грустно. Мы вновь становимся самым обычным кабаре. Всё-таки в вас, в русских, есть какая-то загадочная притягательность, а в ваших женщинах свой неповторимый и пленительный шарм. Я уже скучаю по тебе и твоим песням, а скоро начну скучать по Люси.
— Луи, так ты же ни одного слова по-русски не понимаешь, как же ты можешь скучать по русским песням? — от печального вида моего компаньона мне становится немного смешно. Тот пожимает плечами:
— Слов я может и не понимаю, но о чём говорится в песне я вижу по глазам твоих соотечественников и по той мелодии что звучит. — и вдруг предлагает. — Мишель, спой со сцены песню для меня? Знаешь, есть у меня такое предчувствие что мы с тобой больше можем не увидеться. Ты сейчас занят своим спектаклем, затем скорее всего поедешь с гастролями, может даже в Америку. Потом в свой Советский Союз вернёшься, а у меня возраст такой что загадывать далеко вперёд уже не стоит.
— Нет. Ты не подумай чего-нибудь плохого обо мне, чувствую себя хорошо и здоровье вроде бы в порядке, но понимаешь, вот тут, — Луи прикладывает руку к сердцу, — щемит и какая-то тревога лежит. Я же вижу, что в Европе опять что-то нехорошее назревает. Что случится я не знаю, но у меня на душе как-то маетно. Уважь меня напоследок?
Мне даже самому становится как-то тревожно и грустно от слов моего компаньона. Конечно назревает! Да такое, что никому мало не покажется. Только рассказать об этом никому не могу, не поверят! От этого меня берёт такая тоска что слов нет. Но песню конечно же спою, уважу своего компаньона. Тем более, что она отчасти и обо мне. Моё прошлое и настоящее словно два берега той реки, о которой в ней поётся. Люда заканчивает своё выступление и на сцену с гитарой выхожу я. Но не в своём сценическом костюме, он у меня уже дома, а в своей униформе, только свитер снял, оставшись в галифе и обычной рубашке. Но меня узнают и встречают аплодисментами.
— Мадам и Мсье! Дамы и Господа! Я не планировал сегодня выступать, но мой хороший друг мсье Луи Леплен попросил исполнить для него эту песню, поэтому прошу мне извинить мой внешний вид. Эта песня на русском языке, мои соотечественники её поймут, остальная публика может наслаждаться мелодией. Это не моя песня, слова написал Юрий Евгеньевич Рыбчинский, музыку Владимир Фролович Засухин. Сегодня они находятся очень далеко отсюда. Надеюсь, что песня затронет вашу душу так же, как когда-то затронула мою.
