Оторва. Книга пятая - Ортензия
— Ты уверен, что это она? — с сомнением проговорил напарник.
— Да точно тебе говорю. Она сегодня в парке со своими дружками целую толпу объегорили. Признали её. А попалась как, будешь хохотать. Махнули они на скалы. А капитан Ковров, как раз рейд надумал учинить на голых, чтобы количество протоколов закрыть на месяц. Приехали, оцепили всё, а она как раз бойню там учудила. Палками отделали от души. Куча тяжких телесных, а двоих или утопила или в песок зарыла. Ищут и поехали за собакой. Так что на ней теперь шесть трупов. И документы сделаны идеально. На первый взгляд и не разглядишь липу. Ещё и медаль себе повесила, только с формой лопухнулась. Волошин экспертам позвонил, но уже и сам нашёл нестыковки. Явная подделка.
И они оба уставились на меня, как на говорящую обезьяну в зоопарке.
И угораздило меня так вляпаться? Понятное дело, разберутся, что я не та молдаванка, которая им нужна, только когда? И кто меня по рисунку на стенде додумался признать? Там же рожа, напрочь криминальная и выглядит на тридцать с хвостиком.
— И что теперь? — донёсся до меня вопрос.
— Волошин сейчас придёт и живо эта тварь признание подпишет. Ты же Волошина знаешь, он у столба признание вырвет, что тот с умыслом на дороге стоял.
И кто у нас Волошин? А, наверное, косоглазый и есть, видела, как капитан ему мой комсомольский передал. Хреново до жопы. С наручниками за спиной троих мне на ограниченном пространстве не одолеть. И вперёд руки перекидывать нельзя прямо сейчас, сразу возбудятся.
Мозговой штурм прервался тяжёлыми шагами и около двух подскочивших с места сержантов нарисовался старлей, в расстегнутом кителе и резиновой дубинкой в руках. И отсутствие галстука навевало на самые нехорошие мысли, а ещё он скалился и постукивал дубинкой по ладони.
Наверное, впервые подумала, что вляпалась в дерьмо по самые уши. Клетка маленькая, собьют с ног и замесят, а потом спишут на драку на пляже. И старлей, чтобы у меня не было иллюзий, расстегнул кобуру. Всё ж таки опасается и предприми я что, выстрелит не задумываясь.
Усатый распахнул решетку и Волошин, продолжая ухмыляться, сказал:
— Выходи.
Появилась надежда, что меня куда-то в кабинет отведут, для предварительного разговора, а всё это просто, чтобы постращать, но нет, втроём отступили назад, а косоглазый указал на деревянную дверь в конце коридора.
— Туда шагай.
Пыточная у них там что ли? Но выбора не было, и я двинулась мимо клеток в указанном направлении.
Перед дверью остановилась оглянувшись. Напарник усатого остался стоять около топчана, что давало небольшой шанс, вот только туфли бы сдёрнуть с ног.
— Дверь ногой толкни и входи, — приказал старлей.
Я толкнула. Душевая, выложенная рыжим кафелем на полу и стенах до самого потолка. В углу низкая длинная скамейка, вот к ней и направилась.
— Чего расселась? Встать! — рявкнул Волошин закрыв за собой дверь.
— Ноги натерла, — буркнула я в ответ, расстегивая хлястики на туфельках. Сбросила их с ног и потёрла ступней кафель. Сухой, шершавый, не скользкий.
Едва я поднялась, старлей принялся раздавать команды.
— Зубарев, зацепи её наручники за крюк, чтобы не дергалась. Гимнастёрку замотай вокруг головы и сними медаль и комсомольский значок.
Толстяк шагнул ко мне. Аут. Или сейчас или никогда.
Развернулась совсем чуть-чуть, почти незаметно и пробила левой ступней снизу вверх в подбородок усатому.
Я конечно не Бен Фостер, но апперкот получился славный. Голова сержанта откинулась назад, и туловище стало прогибаться, а я не давая старлею на раздумье ни секунды, отскочила в сторону и правой ногой с разворота въехала ему в челюсть.
Вот зря говорят, что пятьдесят килограммов женского тела не могут противостоять мужику весом под сотню. Ещё как могут. Если попасть в нужное место да с размаха. Я попала, два раза из двух возможных.
Старлей впечатался лицом в кафель со смачным звуком, словно яйцо страуса раскололось и медленно начал съезжать вниз, оставляя за собой полосу крови шириной не уже трёх сантиметров. Ноги упёрлись в упавшего толстяка, спина выгнулась назад и он замер. Руки повисли в нескольких сантиметрах от пола, жуткая композиция. Когда придёт в себя не сразу удастся разогнуться, а помочь ему сможет только реальный костоправ, если они в 77 году имелись.
Полезла шариться по карманам, кстати, совершенно неудобно это делать со скованными сзади руками. Просто повезло, обнаружила заветный ключик сразу и, освободившись от наручников, потёрла запястья. А потом, чтобы уродам жизнь мёдом не казалась, соединила руку сержанта с ногой старлея. Вот теперь им точно смешно не будет, когда очнутся.
В кобуре у старлея оказался «Макаров» и запаска в кармашке. Загнала патрон в ствол, вынула обойму и добавила патрон. Девять выстрелов, а перезаряжать будет некогда. Я должна выйти из здания за несколько секунд, иначе народу набежит, мало не покажется. Ещё бы не убить никого и чтобы скорая приехать успела к старлею, а то сдохнет раньше времени и не почувствует всей прелести реанимации.
Во внутреннем кармане у Волошина отыскался мой комсомольский билет и мандат, а вот наградного листа не было. Перерыла всё, но кроме тридцати двух рублей, больше ничего не обнаружила. Маловато за моральный ущерб, но что имеем. У толстяка и вовсе карманы были пустые.
Всунула ноги в туфли и застегнула хлястики. Всё, дальше прорываться при помощи огнестрела.
У усатого кобуры не было, а вот у его напарника была, поэтому вышла из душевой тихо и медленно приблизилась к кушетке. Можно было и пошуметь, потому как, толстяк мирно посапывал лёжа на боку, даже не сразу добудилась.
Чувак подскочил и испуганно, нет, с ужасом уставился обоими глазами прямо в дуло.
— Пистолет из кобуры вынул двумя пальцами и положил на кушетку, — негромко сказала я, но сержант не шевельнулся.
— Эй, — позвала я его, — ты меня слышишь? — и помахала стволом у него перед глазами.
Помогло. Перевёл взгляд на меня, скосил на дверь в душевую и его подбородок стал пританцовывать.
— Пистолет двумя пальцами вынул и положил на кушетку, — повторила я, и он стал лихорадочно расстёгивать кобуру, а потом вынул нечто завёрнутое в газету, по форме совершенно не напоминающее «Макаров».
— Это что? — спросила я, пытаясь сообразить, что могли носить в кобуре сержанты в СССР. В голову не пришло ничего, а у толстяка и нижняя губа начала трястись вместе с подбородком. Ах, ну да, вспомнила. Он же меня за душегубку считал, у которой
