Вторая жизнь Герцогини. Кровь и Дух (СИ) - Ширай Вера

Между супругами, по всей видимости, не произошло ещё близости. Брак был политическим актом — выверенным, согласованным, но лишённым личной симпатии.

Графиня, почти вдвое моложе своего супруга, ещё могла подарить ему наследника — но пока этого не случилось. А у графа не было близких родственников, чья кровь могла быть признана алтарём. В случае его смерти регион рисковал остаться без защиты, а значит, открытым для магической пустоты. Последствия могли быть катастрофическими.

И теперь Феликс, сам находящийся в браке без душевной близости и не имеющий наследника, должен был отправиться к старому другу, чтобы читать ему нотации о долге, который сам так и не исполнил. Горькая ирония не ускользала от его внимательного ума. Но государственный интерес не терпел отговорок.

Вторая часть поручения, более важная для дел королевства, — расследование — не принесла ощутимых результатов. Молодая графиня оказалась безупречно преданной. Она с искренним вниманием слушала каждое слово супруга, явно не подозревая, насколько его поведение расходится с образом благочестивого мужа. Ни в её словах, ни в поведении, ни в окружении — ни малейшего повода для подозрений. Даже слуги, прошедшие через допросы, оказались чисты. А старец Истат, обладающий особым чутьём, не обнаружил ни единой метки.

И всё же беспокойство нарастало. Частота несчастных случаев, происшествий, болезней происходящих именно с наследниками крови — теми, кто связан с алтарями, — в последнее время достигла тревожного пика. Слишком много совпадений, чтобы списать их на случай.

В Королевском совете начиналась паника. По инициативе старших магистров был срочно вызван Орден. За закрытыми дверями шли долгие совещания. Обсуждали то, о чём предпочитали не говорить вслух: нестабильность наследственных союзов, отсутствие прямых потомков в некоторых семьях, риски для безопасности носителей магии крови — и защита самих алтарей.

А служители Ордена Порядка уже потирали руки, с нетерпением ожидая разрешения на вмешательство. Им нужен был формальный повод, чтобы войти в замки, в покои, в спальни — туда, где хранились не только тайны, но и влияние. Они были готовы перетряхнуть грязное бельё самых влиятельных домов королевства, если потребуется. Научить всех следовать законам Ордена.

Герцог понимал, насколько всё зашло далеко.

Обстановка становилась всё более напряжённой — раздражение нарастало как у Его Величества, так и у самого герцога. Лорды продолжали умирать один за другим. Формально — по естественным причинам. Но слишком уж удобно и слишком своевременно.

Одновременно в разных уголках королевства всплывали неучтённые маги — те, кто не был зарегистрирован в реестре Ордена. Сильные, неподконтрольные, а значит — потенциально опасные. А хуже всего — появлялись носители запрещённых меток. Таких не должно было быть вовсе. Но они были. И никто пока не мог — или не хотел — объяснить, откуда они взялись.

Эти тревожные симптомы нависали над королевством как чёрная туча перед бурей.

И в этом всём хаосе герцог Феликс продолжал собственное расследование — личное. Он искал Кервина, сбежавшего тёмного мага. Поиски были не просто делом государственной важности: исчезновение Кервина могло означать утечку информации о герцогстве, и даже прямую угрозу самой королевской власти.

Феликс прекрасно понимал: его жена — не просто член семьи, а потенциальный рычаг влияния на него самого. В будущем каждое её решение, каждое слово, оброненное перед чужими ушами, могло повлиять не только на него, но и на всё герцогство. Она была слишком заметной фигурой, привлекала очень много внимания, вот никак не могла остаться в тени.

А находки в покоях Кервина только подтвердили худшие опасения: она уже попала в поле зрения Тёмных магов. Герцог имел все основания полагать, что её безопасность теперь под угрозой. Если, конечно, он правильно просчитал ситуацию.

Феликс понимал: Кервин не просто беглец. Он был шпионом в замке, важным свидетелем, способным ответить на многие вопросы.

На фоне политического напряжения и расследований личная жизнь герцога неизбежно отходила на второй план — но не исчезала. Она оставалась болезненной занозой, глубоко вонзившейся под кожу, и не дающей покоя.

С момента той ночи он виделся с женой только мимолетно, пересекаясь на ужинах, обмениваясь лишь несколькими вежливыми фразами. Он был занят работой и часто уезжал из замка, сам того не желая. А молодая герцогиня будто растворилась в стенах замка — или же просто умело избегала встреч, что не радовало герцога.

Каждый раз, когда Феликс думал о том, чтобы пересечь порог её покоев, перед глазами вставал её взгляд — холодный, отстранённый. С каким лицом она огласила ему список своих условий, справедливых, но не этого ждал герцог от молодой жены.

Почти церемониальная безупречная вежливость, которую герцог считал безразличием, ранила сильнее, чем любая вспышка гнева. Парадоксально, но именно эмоций, настоящих, ярких, он и жаждал.

Герцог понимал, что сам не мог сблизиться с ней: делиться личными тревогами, ходом расследований, а тем более тайнами, касающимися судьбы страны, нельзя. Не потому что это запрещено — он сам герцог, он сам устанавливал границы допустимого.

А потому что он просто не верил ей. Хотел бы, но не мог.

ГЛАВА 50 ДРУГОЕ ЛИЦО

Феликс с головой ушёл в работу: ежедневно проводил совещания с управляющими, отдавал распоряжения и выстраивал подробный план действий на время своего отсутствия. Он сознательно не вовлекал в это герцогиню, избегая её не только в делах, но и в личном пространстве. Он не винил себя за холодность с молодой женой, хотя он точно видел, как она осуждает его за недостаток знаков внимания.

А причиной тому стали несколько разговоров, которые герцог провёл с её ближайшими помощниками.

В один день уже после побега Кервина, ранним утром, герцог пригласил в свой кабинет господина Хоффмана, попросил того, сесть прямо напротив его собственного кресла. Герцог часто разговаривал с людьми о рабочих задачах в присутствии своего друга и помощника сэра Артура.

Сэр Артур в это время сосредоточенно занимался документами — подготавливал списки войска, лошадей, запасов кормов и шатров. Между тем Хоффман спокойно и уверенно рассказывал о себе: об образовании, жизненном пути, первых годах учебы и первых днях службы в замке и знакомстве с миледи, не проявляя ни малейшего смущения от присутствия герцогского советника.

Этот человек не вызывал у герцога неприязни — напротив, в чём-то даже импонировал ему. Мистер Хоффман производил впечатление рассудительного, образованного и искренне преданного своей работе человека. Он нравился герцогу, и тот был рад работать с ним.

Но ближе к концу их беседы герцог, позволив себе немного иронии, заметил с лёгкой улыбкой:

— Надеюсь, все ваши решения будут служить только на благо герцогства.

— По-другому и не получится, милорд, всегда буду принимать решения только на пользу ваших земель.— просто ответил господин Хоффман, не придавая словам особого значения.

Феликс ненадолго замолчал, задумчиво глядя человека, а затем добавил уже более серьёзным тоном:

— Все мы честны и благородны — до поры. Кто знает, что с нами станет в будущем?

Феликс никогда не доверял словам «никогда», «вечно» или «навсегда». Жизнь была слишком переменчива, чтобы разбрасываться клятвами и идеалами. Всё могло измениться в одночасье.

— Да дело не в честности или чести, милорд, — слегка смутившись, пояснил Хоффман. — Герцогиня попросила нас подписать договор… на какой-то особой бумаге. Я раньше о такой не слышал — видимо, какая-то новая разработка королевства.

Он замолчал на мгновение, а затем, понизив голос, добавил:

— Говорят, нарушить клятву, подписанную на ней, невозможно. Иначе — упадок сил, откат… А что дальше — одному Ордену ведомо.

Сэр Артур тихо присвистнул, оторвавшись от документов — кажется, это был первый момент за всю беседу, когда друг по-настоящему обратил внимание на разговор. Герцог, всё ещё не скрывая удивления, открыл ящик стола, достал оттуда лист пергамента и без лишних слов протянул его господину Хоффману.