Падаванство (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич
— А камни?
— Лев может выпускать рубины и сапфиры. Но не рекомендует увлекаться с количеством и делать поначалу больше сорока-пятидесяти фунтов. Пока. Что будет нам после огранки приносить три-четыре миллиона прибыли[2]. Позже можно увеличить хоть в десять, хоть в двадцать раз. Главное, чтобы мы под это сделали свое предприятие по огранке и массовому производству колец, серег, колье и прочих украшений. С увеличением количества рубинов и сапфиров на рынке цены на них упадут. Но не очень сильно, если подойти к делу с умом. Главное, не продавать чистое сырье.
— Осталось придумать, кто будет этим всем заниматься. — буркнул Николай Павлович.
— Этим может заняться тот самый ювелир, которого я взял в Нижнем Новгороде. Они с графом этот вопрос обсуждали. И даже кое-какие наработки сделали.
— Вы же говорили, что он связан с Ротшильдами.
— Он с ними вел дела, но не их человек. И он посвящен в то, что граф откуда-то «из воздуха» берет камни, однако, англичане об этом не знают. Так что он не разболтал им. Просто они смогли выяснить источник камней, проследив цепочку до Льва Николаевича.
— Хм…
— Николай Павлович, выглядит все это скверно… но если все выгорит, то в казну миллионов тридцать-сорок станет прибивать ежегодно. А лет через пять и того больше. Это дар небес, не иначе.
— Вы правы, это все выглядит крайне скверно.
— Неужели придется снова идти на поклон к этим кровопийцам из Hood Co.?
Император нервно дернул подбородком и скривился.
Он к этому банку относился достаточно сложно. Они очень давно совали свой нос в разные серьезные дела и давали кредиты практически всем коронам Европы. Выступая заодно фигурантами в разного рода крупных сделках, вроде кредитования покупки Луизианы[3].
Казалось бы, частный банк. Однако каждый раз он умудрялся находить совершенно невероятные суммы. Словно у него имелась какая-то бездонная бочка с ними. Здесь же, в России еще Екатерина II начала пользовать их услугами. И с годами долг перед ними только нарастал. А их просьбы становились все острее и неудобнее.
— Тридцать-сорок миллионов дохода ежегодно. — повторил Дубельт, ключевые слова.
На фоне того, что бюджет составлял в среднем около двухсот миллионов — очень приличная прибавка. Достаточная для того, чтобы прекратить увеличивать долг и начать его уже гасить.
— Государь? — вновь произнес начальник Третьего отделения, видя его излишнее погружение в мысли.
— Да-да.
— Так как нам поступить?
— Какие он земли хочет?
— Васюганские болота, Государь. Это недалеко от Томска. Они большие и непролазные.
— Какой же рудник на болотах?
— Вот пускай они его и ищут, Николай Павлович. — улыбнулся Дубельт. — Чем больше там сгинет английских агентов, тем лучше. Опять же, вокруг непролазная тайга, и там их еще медвежий патруль немало задерет…
[1] В рубле на 1848 год содержалось 17,995 грамм серебра, в 1 фунте-стерлингов 104,6 грамм. Так что, 1 миллион фунтов-стерлингов в рублях 5,8 миллионов. И несколько миллионов таких фальшивок очень крепко бы помогли в закрытии бюджетного дефицита и кредитным платежам.
[2] 40–50 фунтов — это 16380–20475 грамм (1 фунт = 409,5 грамм), то есть, 81900–102375 карат (1 грамм = 5 карат). При огранке уйдет ¾, также выход 20475–25593 карат ограненных рубинов и сапфиров, которые будут продавать по цене 80–250 рублей за карат. То есть, это дает вилку 1 638 000–6 398 250 рублей. Дубельт указал усредненное значение.
[3] Французская колония Луизиана в момент покупки была размером с четверть современных США.
Часть 1
Глава 3
1848, март, 27. Казань
Лев стоял у окна кабинета и смотрел на реку Казанку. Отсюда на нее открывался отличный вид. Там как раз ломался лед. Все трещало, дыбилось и ломалось…
С того самого инцидента в доме губернатора его немало злило бездействие. А прямой запрет на устроение резни уважаемых англичан, который подтвердил Николай Павлович, так и вообще изрядно раздражал.
Граф понимал резоны императора.
И в чем-то даже их принимал.
Но лично он всех этих мерзавцев умыл бы кровью. Показательно. Чтобы на их примере донести остальным правила игра. И что, если слишком наглые джентльмены по своему обыкновению эти правила меняют, им самым бесхитростным образом должно отрезать голову за это.
Да, Лев Николаевич придумал, как отплатить Лондону иначе. И немало удивился тому, что Николай Павлович его поддержал, судя по письму Дубельта. Видимо, деньги тому ОЧЕНЬ уж были нужны. Но… на прямой удар должно отвечать также — прямо. Иначе не поймут. Иначе будут продолжать. Вот Лев Николаевич и думал, пытаясь найти схему как можно более болезненного асиметричного удара.
Именно так.
Если тебя ударили по одной щеке, ушатай обидчика битой по лицу, вложившись всем корпусом, а потом подставь ему вторую щеку. Смирение и миролюбие должно быть правильным. Тем более что с той стороны не праведники находились и иначе они просто не понимали…
В дверь постучались.
— Войдите.
— Барин, там губернатор наш Сергей Павлович прибыл к вам.
— Проси. — безучастно ответил граф.
После того инцидента они не встречались более. И Толстой не испытывал никакого желания видеться лишний раз. Считая, что Шипов его предал и сдал…
Принимать целого губернатора вот так — в кабинете на третьем этаже флигеля выглядело неуважительно. Но Льву Николаевичу было плевать. Он находился в настолько мрачном настроении, что вообще не желал никого видеть. Хотя отказывать такому человеку не стоило, как и рвать все отношения. Эмоции эмоциями, а дела делами.
— Доброго дня, Лев Николаевич, — раздалось от двери.
— Проходите, садитесь где пожелаете. Чая? Кофе? Вина? Ликера? Водки? Быть может, чистого спирта?
— Простите дурака, — тихо произнес Шипов.
— За что? — наигранно выгнув бровь в подчеркнутом равнодушии, спросил Толстой, повернувшись к гостю.
— Леонтий Васильевич прибыл за двое суток до вас и взял меня под арест. Да, домашний. Но я шага без его контроля ступить не мог. Всех людей в моем окружении заменили, так что и весточки никак не послать. Меня даже в кабинет привели только перед самым твоим появлением.
— А секретарь? Он мог бы и шепнуть что-то.
— А семья? А дети?
— Леонтий Васильевич не стал бы до такого опускаться.
— Это вы знаете. Я знаю. Для остальных же Дубельт — кровожадный пес режима.
— Тогда, о чем вы просите прощение? Впрочем, неважно. Вы только ради этого пришли? — с нескрываемым раздражением поинтересовался граф. — Не стоило. Я не держу на вас зла.
Шипов закрыл глаза.
Он отлично увидел, что эти слова были сказаны из вежливости.
— Государь попросил вам передать это, — произнес он, протянув довольно пухлый конверт, извлеченный из-за пазухи.
Лев Николаевич нехотя взял.
Оглядел.
И небрежно бросил на стол.
— В ближайшее воскресенье я даю прием. — продолжил губернатор.
— Вы⁈
— Да. Ваша тетушка пообещала помочь. И я очень хотел бы, чтобы вы навестили старика.
— Не уверен, Сергей Павлович, что смогу. Последнее время здоровье подводит. Глова стала что-то часто болеть. Видимо, чрезмерное переживание сказалось…
Разговор совсем не клеился. Поэтому Шипов попрощался и откланялся. Ушел он, правда, недалеко. Дядюшка и тетушка успели подсуетиться и увлекли его в столовую для чаепития и приятных бесед. Стараясь компенсировать колючесть племянника. В конце концов, сам Толстой им и словом не обмолвился о том, что произошло в доме губернатора, а тут такой отличный способ выудить хотя бы крохи информации.
