Падаванство (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

Лев же скосился на конверт.

Сдержал в себе желание выкинуть его в мусорное ведро. Нехотя вскрыл и приступил к чтению.

Император извинялся.

Письменно. Обстоятельно. И судя по формулировкам, вполне искренне. Для него оказалось совершенным ударом настолько наглое вранье королевы Виктории.

Лукавил?

Может быть.

Хотя Лев склонялся к той версии, что Николай Павлович просто никогда не ловил своих августейших собратьев вот так — на горячем. Обычно все получалось достаточно обтекаемо и всегда оставалось поле для маневра, позволяющее «перевести стрелки». А тут, судя по письму, Дубельт разложил ситуацию так, что…

О да, он умел.

Леонтий Васильевич вообще умудрялся каким-то чудом удерживать в голове невероятную массу деталей и из обрывочных сведений восстанавливать сложные картинки. В тех же доносах, которые ему как слали, так и продолжали слать непрерывным потоком, ведь хватало вранья и утрирования. Чтобы во всем этом разобраться, нужно было уметь вычленять в этих зловонных потоках крупицы фактов и из них, как в судоку, восстанавливать ситуацию.

Не всегда получалось.

Однако тут сложилось как нельзя лучше. И Николай Павлович, судя по изложенному в письме, был в состоянии, близком к бешенству…

Завершив чтение, Толстов спустился.

— Вы, я вижу, переменились в настроении, — максимально благодушно произнес губернатор.

— Да. — кивнул граф. — Говно случается.

— Фу… Лев Николаевич, что за выражения⁈ — воскликнула Пелагея Ильинична.

— Увы… оно очень точно описывает ситуацию, — возразил Шипов, выдавая тот факт, что ему известно содержания письма, хотя бы примерно.

— Меня удивляет то, что он ей поверил. — заметил Лев.

— Отчего же? — улыбнулся Сергей Павлович. — Это же королева.

— И что? Как вообще взрослый, трезвый человек может верить англичанину на слово? Я понимаю, что Виктория — природная немка, но среда… она же выросла в среде английской аристократии… Таким людям просто нет никакой возможности верить. Ибо лгуны они патологические! На этом вся их политика уже который век держится.

— Это вы, Лев Николаевич, пытаете особую любовь к англичанам. — еще шире улыбнулся Шипов. — У России же издревле с этим народом довольно теплые отношения и много общих дел.

— Не так чтобы и издревле. Всего лишь со времен Ивана Грозного, прозванного за миролюбие Васильевичем. — вернул улыбку граф.

— Как-как? — хохотнул дядюшка.

— При Иване IV англичане в нас души не чаяли, — продолжил граф, — потому что захватили совершенно всю нашу внешнюю торговлю и наживались на ней. Да и во внутреннюю лезли как мыши в амбар. Так, до Алексея Михайловича и шло, когда он решил сделать ставку на голландцев, как в последствие и Петр Великий. Но «недолго музыка играла». Наследники Петра Алексеевича очень быстро попали практически в заложники к англичанам, и чем дальше, тем сильнее. Так что… — развел руками Толстой. — Англичане нас, в сущности, грабят и всячески вредят внутри державы. И эту любовь к островным лягушкам я могу понять у тех, кто прибыток от них великий получает. А у остальных? Что это за противоестественная тяга к унижению и страданию?

— Лев Николаевич… — покачал головой Шипов. — Вы неподражаемы!

— Очень лестно это слышать, но…

— Что случилось, то случилось. — развел руками Сергей Павлович.

— Признаться, я сильно удивлен письму.

— Зря. Вы, друг мой, для императора много значите. Поэтому он, очевидно, испытывает сильную неловкость из-за всей этой истории. Особенно теперь… По всей Европе начинает полыхать, как вы и предсказывали. Вы слышали, что случилось во Франции?

— Какая-то очередная революция. — отмахнулся Лев. — Совершенно падшие люди, которые с удивительной страстью разрушают свою страну. А что?

— Шарль Луи Наполеон Бонапарт провозглашен императором Франции.

Лев нахмурился.

Он не очень хорошо разбирался в истории, но отдельные моменты помнил. Как, например, тот факт, что после свержения Луи Филиппа из Бурбонов установится республика. Ее возглавит родственник Наполеона. И уже позже, спустя сколько-то лет он совершит переворот, провозгласив Вторую империю.

А тут…

— Интересно… — тихо пробормотал граф. — Это сколько же Лондону пришлось заплатить, чтобы это все провернуть?

— Дом Бонапартов исключен Венским конгрессом из числа тех, кто имеет право на корону Франции… — словно не слыша Льва, произнес генерал.

— Это не важно, — перебил его Толстой.

— Как, не важно?

— Помните, что говорит нам церковь? Вся власть от Бога. Если Всевышний попустил утверждение этого прохиндея императором Франции, значит, такова его воля. А Венский конгресс та еще муть.

— Выбирайте выражения молодой человек! — воскликнул Шипов.

— Россия вынесла на своих плечах всю тяжесть войны с Наполеоном. Как союзники наградили ее? Никак. Произведен был четвертый раздел Речи Посполитой, но сделан он был самым мерзким для России образом через создания царства Польского. Как итог мы получили на своих западных границах незаживающий гнойный нарыв.

— Молодости свойственны резкие суждения.

— Разве? В ходе кампании 1812 года Россия смогла нанести поражение объединенной армии Европы. Ладно, я понимаю. Большая часть французских союзников сразу же перебежала на сторону победителей, поняв, что сила уже не за Парижем. И их трогать не стали из политических соображений. Поляки воевали за Наполеона до конца, поэтому их и поделили. Но что мы получили с самой Франции? Ведь мы именно ей нанесли поражение в первую очередь.

Шипов промолчал.

Дядюшка тоже.

И оба нахмурились, потому что в целом не могли возразить молодому человеку. Ведь действительно, за победу над Францией Россия не получила ничего, царство же Польское выглядело скорее обузой, чем наградой. Во всяком случае в том виде, в котором оно досталось России.

— Ни контрибуции, ни земель, — словно продолжая их мысли, продолжил граф. — Мы не получили ничего с французов. Вынеся на своих плечах не только основную тяжесть войны, но и обслуживая все это время исключительно британские интересы.

— И какая нам польза от французских земель? — тихо спросил Шипов, попытавшийся увести тему разговора в другую плоскость.

— Отдали бы нам остров Корсика. Чем не база для русского флота? Это запад Средиземного моря, конечно. Но на безрыбье и рак неплох. Во всяком случае, оперировать против османов с Корсики всяко удобнее, чем с баз Балтийского моря. А французская Вест-Индия? Она нам разве бы помешала? Или земли во французской Африке? Например, Конго с Габоном. Но ладно земли. Почему мы не получили ничего? Хотя бы Версаль вывезли для приличия!

— Успокойтесь… увы, былого не вернуть. — буркнул Шипов.

— И вот теперь пришел Шарль Луи-Наполеон… Вы знаете, что это значит?

— Ничего хорошего.

— О! Вы удивительно мягки. Сергей Павлович, нашему Шарлю теперь нужно будет всем вокруг доказать, что он настоящий Наполеон. На престол он, очевидно, попал благодаря Великобритании. Поэтому едва ли в первые годы станет их задирать. Австрия нужна Лондону против нас, так что ему ее не дадут кусать. А потому и в Италию он не сунется, ибо это конфликт с ней. Пруссия? Для нынешней Франции это опасный противник. Слишком опасный. На нем легко можно и зубы обломать. Испания же бесконечно убога. Самоутверждаться ему на ком? Так что…

— Остаемся мы…

— Да. Мы. Вопрос только в том, как именно и когда. А вот если бы мы Францию тогда отпинали ногами со всем старанием, то… ладно. Сейчас мы уже по факту имеем коалицию из Франции и Англии. Да и у турок шансов это веселье избежать нет никаких. Эти двое держат султана за глотку очень крепко. Фактически османы их доминион в совместном управлении. Кто еще?

— Больше некому. — развел руками Шипов, а дядюшка кивнул, соглашаясь с ним.

— Вы зря так думаете. Пруссия уж точно будет наблюдать за тем, как дела идут. Ей откусить от нас кусочек земли всегда приятно. И не нужно на меня так смотреть! Ну король брат — нашей императрицы. И что? Когда и кого это останавливало? Этот брак заключался давно и в других целях. Едва ли сейчас он хоть на что-то повлияет. Мда. Кто еще? Австрия. Она наш старый друг и враг, который со времен Ивана III непрерывно воду мутит. Так что я не удивлюсь, если англичане подключат и их. Особенно в ситуации, когда в воздухе явственно запахнет нашим поражением.