Тактик.5 - Тимофей Кулабухов

— Его величество король Назир и не только он, хочет, чтобы ты создал армию.

— У него что, нет армии? Что же он тогда за король?

— Есть у него армия, Рос, не валяй дурака. Не такая армия. Он хочет, чтобы ты создал армию из наёмников, бандитов, бродяг, на худой конец из заключённых. В Маэн, если хочешь знать, двести тридцать одно учреждение наказания, где заключённые или трудятся на благо Маэн или жрут баланду за счёт Маэн. Король прикажет тебе собрать армию, обучить и возглавить в будущей войне с Бруосакским королевством, поскольку ты с ними уже воевал. Да и раз уж ты такой талантливый организатор, что смог обучить провинциальное отребье из Каптье, чтобы те смогли отбиться от элитной армии Альшерио. Но в разговоре с королём делай вид, что впервые слышишь, соглашайся и говори, что польщён такой милостью короля.

— Не гони лошадей, Эрик, с чего бы мне так перед ним стелиться?

— Да чёрт подери! — нахмурился Эрик, — Что за вопрос! Да потому, что он — король!

— Не мой король, — непонимающе развёл руками я.

— Не вздумай ему об этом сказать.

Я не стал на это отвечать, ибо мы начали бы ходить по кругу.

Разговор был окончен. Воздух в комнате был наэлектризован невысказанными угрозами и нарушенным доверием. Мы оба понимали, что наш прежний, пусть и шаткий, союз, основанный на общем прошлом, разрушен. На его месте возникло нечто иное: вынужденное партнёрство двух хищников, которые теперь будут внимательно следить за каждым движением друг друга, ожидая удара в спину.

И я прекрасно понимал, что первый ход в этой новой, куда более опасной игре, был за мной.

— Знаешь, что там Мейнард? — спросил я, решив снизить градус напряжения.

— Знаю, он тоже в Маэне, он поступил на службу принца Гизака, то есть принц ненавидит, когда его так зовут, но… Словом, он тоже тут, но там так всё сложно, как и в отношениях с девушкой, так и в воинских достижениях. В этой войне ты наверняка встретишь его.

— Хорошо хоть, на своей стороне…

Он кивнул.

— Ладно. Мы поговорили, мне пора идти. Будь готов предстать перед королём.

— Я, как пионер, всегда готов, — буркнул я в ответ.

Мы пожали друг другу руки, что-то в этом рукопожатии было отстранённое, сухое и он ушёл, снова оставив меня одного.

Я с тоской оглядел шикарную комнату, в которой чувствовал себя неуютно, как рыба на золочёной тарелке. Рыбу на тарелке едят, её природное место — в водоёме.

Как же меня достали все эти столичная красота и комфорт!

Глава 3

Надменность

Карета, в которой меня везли, была воплощением безвкусицы и пафоса. Чёрный лак, отполированный до зеркального блеска, позолоченные вензеля на дверцах, изображающие не то льва, не то взбесившегося кота, и обитый алым бархатом салон. Потёртый, что характерно. Пахло терпкими духами, вековой пылью и застарелым высокомерием. Подпрыгивая на брусчатке, эта лакированная коробка тащила меня в самое сердце королевства — дворец его величества Назира Четвёртого Великолепного.

Опять-таки, прозвище себе короли придумывают сами (реальное прозвище у короля было «Кудрявый»), так что и это — пафос и безвкусица.

Я смотрел в окно без удивления, но и без удовольствия.

Величественные фасады домов, украшенные лепниной и статуями, соседствовали с заваленными мусором переулками. По широким проспектам, где с трудом разъезжались кареты знати, шныряли оборванные грязные с голодными лицами дети и нищие с пустыми глазами. Контраст был настолько разительным, что резал глаз сильнее клинка. Это был город-обманка, город-фасад, за которым скрывалась гниль. Каптье, провинциальный, небогатый, со всеми его проблемами, был честнее и куда более «здоровым».

Наконец, карета, проскрипев, остановилась перед исполинскими воротами, окованными железом. Гвардейцы в сияющих доспехах, больше похожих на парадные, чем на боевые, лениво отсалютовали друг другу. Обменялись документами и несколькими дежурными фразами, после чего мы въехали во внутренний двор дворца. Здесь всё было вылизано до блеска. Мраморные плиты, фонтаны, идеально подстриженные кусты, типичный островок стерильного порядка посреди городского хаоса.

Меня сопровождал молчаливый немолодой поджарый сержант, который как «трансфер» уверенно вёл меня по лабиринтами помещений.

И снова этот диссонанс. Огромные залы с высоченными потолками, стены, увешанные гобеленами, изображавшими победы, которых, возможно, никогда и не было. Но в углах я видел паутину, а в воздухе витал тонкий запах плесени и запустения. Позолота на рамах картин местами облупилась, а по мраморным полам гуляли сквозняки. Дворец жил своей жизнью, величественной и одновременно убогой, как стареющая куртизанка, пытающаяся скрыть морщины под толстым слоем пудры.

Сержант привёл меня в просторную комнату перед тронным залом и оставил ждать. Без объяснений.

Я прикинул что это, среди прочего, хороший вариант драпануть, во дворце явно не было пропускного режима, а если кого-то проверяли на предмет оружия перед входом, то на выходе явно нет. Почти как Кайенн, всем на всех плевать.

Однако раз уж вся эта каша заварилась, было любопытно куда она проведёт меня и что, собственно, будет.

Я стоял, скрестив руки на груди, и ощущал на себе тяжесть своего составного доспеха. Гостевой дом дал мне возможности помыться, привести доспех и одежду в порядок, постираться, так что я имел сравнительно чистый и парадный вид.

Сравнительно — потому доспех у меня был боевым, с отметинами и вмятинами, так что по сравнению со снующими во дворце дамами и кавалерами я был как колхозник на областном симфоническом концерте среди провинциальной светской элиты.

Компанию мне составляли только каменные грифоны у стены, зато мимо проносились напыщенные дамы и господа, некоторые из которых бросали на меня короткий любопытный взгляд, но не более того.

Прошло не меньше получаса и это меня порядком утомило, прежде чем одна из створок массивной двери в тронный зал бесшумно отворилась, и из неё выплыла фигура. Именно выплыла, потому что двигался этот человек с такой величавой манерной плавностью, словно катился на невидимых колёсиках.

Он был высок, худ и одет в ливрейный камзол из фиолетового бархата с золотым шитьём. Напудренный парик, белоснежные перчатки и лицо, на котором застыло выражение брезгливого превосходства. Он окинул меня взглядом с головы до ног, и в его глазах я прочёл целую гамму эмоций: от любопытства к диковинному зверю до откровенного презрения к моим побитым жизнью сапогам.

—