Мир сошел с ума - Greko
Я не стал отвечать. Мельком взглянув в окно с решетчатыми ставнями, распахнутыми по случаю сбежавшего на другую сторону дома солнца, сразу понял, с кем имею дело. Узкое пространство между двумя «пустынными цилиндрами» было отведено не под курилку, как это обычно бывает, в военных гарнизонах. Под нечто иное. Под мини-плац для наказаний, под лобное место «бириби», под место развлечения для спятившего с ума коменданта. По иному я не мог определить его душевное состояние. Из его окна можно было наблюдать за страданиями заключенных, как из театральной ложи. Их привязали к столбам, причем так, чтобы они стояли на носочках. Под раскаленным солнцем.
Я почувствовал, как сердце учащенно забилось. На подвергнутых экзекуции были русские гимнастерки. Точно такие, как на фотографиях о прибытии Экспедиционного корпуса, которые мне показала Антонина Никитична. Только вид у формы был жалким — выгоревшие на солнце, рваные лохмотья. Заключенных-французов, как я успел заметить, заставляли следить за своим внешним видом. А на русских коменданту было плевать. Вернее, плевать на их форму, но не на страдания. Ими он наслаждался.
— Вы применяете пытки? — гневно спросил я. — Мне нужно увидеть русского врача. Плехов Антонин Сергеевич, он точно в вашем лагере.
Коменданта передернуло от злости. Расшаркиваниям был внезапно положен конец, улыбка сползла с его лица — стремительная метаморфоза, когда вам сперва призывно улыбаются, а через мгновение готовы разорвать на части.
— Что такого вы прочли в моем вопросе?
Француз на глазах превращался в чудовище. Выпятил подбородок, часто задышал, ухватился за первую пуговицу своего мундира.
Не понял. Что за выкрутасы?
— Отчего, месье американец, такой интерес к большевистскому отродью? Этот русский… Он не вылезает из карцера.
— Полегче, приятель, на поворотах!
Недооценил с кем имею дело. Капитан тут же взбеленился.
— Вы рехнулись? Стража! Немедленно сюда!
Ути-пути, какие мы грозные!
В комнату влетели два бугая, но замерли, когда наткнулись на Осин дробовик. У меня был заготовлен еще один сюрприз. Комендант, судя по его равнодушному взгляду, нуждался в дополнительной порции внушения.
Он возмечтал, что я буду страх как напуган его возможностями? Его всевластием в этом богом проклятой дыре? Ну-ну, у меня есть, чем поставить тебя на место.
На свет божий появилась граната. Тот самый «милсбомбз», от которого писали кипятком боши на фронте. Предохранительное кольцо-чека мелькнуло пред лицами считавшими себя пупами Земли, и исчезало в моем кармане. У «пупов» тут же возникла гримаса, как у человека, решившего, что стены его дома опоганены. И дар речи испарился. У коменданта подкосились ноги, и он рухнул в свое кресло.
— Вы не посмеете!
— Хотите проверить? Мне разжать пальцы?
Он отрицательно покачал головой, не сводя глаз с гранаты в моей руке.
— Внимание! — я пощелкал пальцем у его носа. — Повторяю вводные данные: доктор Плехов. Немедленно доставить сюда.
Комендант пролаял по-французски приказ. Охранник бочком выскользнул из комнаты. Ему на смену в комнату протиснулся офицер, представившийся заместителем коменданта.
— Располагайтесь, — любезно предложил я, вызвав у него приступ столбняка.
Привели доктора. Антонин Сергеевич, грязный, в лохмотьях, с трудом напоминавших военную форму, обросший колючей бородой, — с ней он был похож на деревенского знахаря, а не на врача, — с воспаленными глазами, выглядел краше в гроб кладут. Карцер никому не идет на пользу, но тут особый случай, пятизвездочный антикурорт. Повезло еще, что не наступил пик жары. Тем не менее бодрости духа доктор не утратил. С небольшой задержкой, но узнал нас. Сгорая от любопытства, он все же не осмелился задавать вопросов без разрешения коменданта.
Я подмигнул ему и грозно уставился на офицера.
— Похищение человека, состоящего на службе иностранного государства. За такое по законам военного времени полагается расстрел.
— Идите к черту!
Ося не выдержал и, переложив в левую руку дробовик, подскочил к коменданту, влепил ему леща, сбросив со стула.
Для всех, кто находился в комнате, стало понятно, что ситуация набирает нехороший оборот.
Плехов сообразил, что можно никого не бояться.
— Вася! Надо наших вытаскивать отсюда. Двоих уже похоронили.
Он нисколько не удивился нашему с Осей появлению, будто мы расстались вчера, а не 12 лет назад. А может, и удивился, только вида не подал. Куда больше его волновали наши соотечественники.
Я грозно взглянул на коменданта.
— Предъявите мне хоть одну бумажку, подтверждающую ваше право на содержание доктора под стражей, да еще в карцере.
Коменданту на все было наплевать, кроме причиненного унижения, кроме собственной беспомощности. Он снова взгромоздился на стул и гневно пыхтел, сверля взглядом гранату. А вот его заму стало понятно, что грядут серьезные неприятности. Шито-крыто уже не выйдет.
— Никто не задерживает месье Плехова. Он волен покинуть лагерь, — офицер подтвердил мое предположение о незаконности заключения доктора в лагерь.
— Неплохая попытка, но не прокатит. Рот вы нам не заткнете.
Офицер пожал плечами:
— Дальше этой дыры не сошлют.
Я кивнул на замершего коменданта.
— Его не осудят?
— Сомневаюсь, — ответил зам. — Никто не станет выносить мусор из дверей. Тем более мы выполняли личную просьбу генерала Нивеля.
— И бумажка есть?
— А то как же!
— Не сочтите за труд, покажите!
Офицер, снисходительно улыбаясь, покопался на столе коменданта и с торжествующим видом предъявил мне документ.
Я выхватил его из пальцев ротозея и спрятал в карман.
— Мировой общественности будет крайне интересно ознакомится с делами, которые здесь творятся.
— Убирайтесь! — зашипел как змея комендант.
Раздираемый злостью и презрением, решил немного пошутить. Повертев гранату перед его лицом, ткнул пальцем в отверстие для чеки.
— Вот же дьявольщина! Иголку уронил! Не подержите, пока буду искать на полу?
Я протянул гранату с невинным лицом и сделал вид, что готов разжать пальцы.
Комендант побледнел сильнее прежнего, его лицо покрылось потом, дрожащие руки, которые я приказал держать на виду, заходили ходуном. Не ожидал, что он такой трус. Взгляд, которым он меня наградил, нормальным не назовешь — не испуганный, не яростный, а пустой, немигающий. Весь его вид говорили за то, что он боялся, но только не глаза. «Конченный псих», — сделал я вывод. Дальнейшее поведение офицера военной полиции полностью подтвердило мой скоропалительный диагноз. Он вдруг выскочил из-за стола и забился в угол, съежившись там подобно ребенку и издавая нечленораздельные звуки.
— Что с ним? — спросил я зама коменданта, вставляя чеку на место.
— Приступ, — пожал он плечами.
