Василий Кошанский. Здравствуй, мир! - Фохт
Уже совсем стемнело, когда показалась старая карета хозяина кабака. Обычно он сдавал её в аренду подвыпившим гостям при деньгах. У железных ворот, украшенных чеканной надписью «Помни Слово Котье!», козлы замедлили ход, дверца открылась, и нам под ноги вылетел помятый Фома, благоухая парами алкоголя. Он пьяно икнул и попытался встать на задние лапы, но наступил на собственный хвост, невнятно выругался и завалился набок. Я галантно подхватил его, помогая обрести равновесие.
— А-а-а! — дико заорал мой родственник. Чижик как раз зажёг свечу, осветив нашу живописную группу.
— Идём, смертный, нам туда! — указал я на кладбищенскую арку. Мой голос из-под маски звучал даже лучше, чем я рассчитывал: глухо, будто из могилы.
Фома завизжал на высокой ноте, которой позавидовал бы Фаринелли, в секунду протрезвел и попытался убежать. Но лапы его не держали. Бедняга бухнулся на колени и пополз в канаву, пачкая светлые штаны зеленью травы и дорожной пылью. Мы легко нагнали его, встряхнули и поволокли к склепу. Перепуганный Фома почти тут же прекратил сопротивление, только плаксиво подмявкивал, умоляя отпустить его:
— Я не знаю, кто вы, но будьте милосердны! Не оставьте моих котяток сиротами! Я их единственная опора!
— Что ж тогда, отец многодетный, ты в такую мерзкую историю с порчей ввязался? Не знаешь разве о воздаянии? А если и на потомков гнев Высших сил оборотится?
— Что сразу я? Я ж не первый. Вон дядька мой Афанасий…
— А знаешь ли ты, грешный Фома, в каких муках кот Афанасий мир земной покидал? Как о проступке сожалел да каялся? — сурово завыл я. Дедушка действительно уходил очень тяжело. Согласно последней воле, его даже похоронили не в семейной усыпальнице, а под плитами главного храма монастыря Котославного Евдокима. Прежде я совсем не задумывался о причинах такого завещания.
Памятные камни, тонувшие в тумане, и тучи, сгущавшиеся на небе, создавали потрясающую декорацию для фильма ужасов. На дальней полузаброшенной части кладбища кричали вороны, усугубляя атмосферу. Не хватало только медленно выползающего ёжика. Чижик, кокетливо придержав хитон, пинком впихнул Фому в склеп.
— Будет он ещё ведьм шантажировать! Жучара! — зло прошипел Андрюша из-под тканевых бинтов.
Обстановка нашего склепа ввергла подлюку в полную панику. Фома заметался по тесному помещению, как случайно залетевшая в комнату птица. Он бился о саркофаги, пытался залезть куда-то под потолок. Поскользнулся, упал и запутался в траурных лентах венка. Мне стало жалко дурака.
— Коли ещё только лишь подумаешь о недобром в отношении родни и соседей, мы за тобой придём. И порвём тебя на мелкие клочки да отдадим ведьмам на всякие снадобья. И будешь вечно мучиться, как проклятый неупокойник! — нараспев произнёс я, подражая отцу Фёдору. Затем дал знак спутникам, чтобы посторонились. Фома на четырёх лапах, высоко подбрасывая зад, выскочил из склепа и понёсся по дорожке, бормоча молитвы и слова покаяния. К хвосту его очень удачно прицепилась одна из лент и красиво развивалась в такт галопа.
— А я хотел ему ещё наставление дать, — расстроенно протянул Андрюша, освобождая морду от лент.
— И так вышло очень внушительно, — утешил я его, — надеюсь, Фома больше никому гадить не станет.
Владимир усмехнулся:
— Да вы опасные коты!
«Ты даже себе не представляешь насколько», — подумал я, снимая опостылевшую маску. Мы быстро навели порядок, вынесли из склепа всё лишнее и заперли дверь. Стащили с себя костюмы и завязали в один большой тюк. От тумана было промозгло и зябко, так что кладбище покидали в очень бодром темпе.
Карета ждала нас в условленном месте. Мы радостно забрались в её тёплое нутро. Пока ехали к дому, я размышлял о заказанной дедом порче на Бориса. Я теперь понимал его жгучую ненависть ко мне, но зачем это было нужно Афанасию Васильевичу? Пусть та семья из «М», но это ещё не повод для столь некрасивого поступка. «Надо поискать дневник деда, при его любви к записям у него непременно должно было водиться нечто подобное».
У крыльца Ефросиньи Игнатьевны я расплатился с Владимиром. Мы обменялись визитными карточками.
— У вас тут жизнь кипит! Очень занятное приключение, мне понравилось. Если будет нужда, обращайтесь. С удовольствием поучаствую в вашей новой затее, — улыбнулся он, по очереди пожимая наши лапы.
— Непременно! — поклонился я в ответ и вручил приглашение на бал.
А через день я стоял рядом с папенькой в роскошном княжеском камзоле и с любезной улыбкой встречал гостей. Ко всеобщему восторгу, князь Двоехвостов действительно удостоил Кошанское своим посещением. Я был искренне рад видеть старика. Мы крепко обнялись, затем я представил ему свою семью. Бабушка, которую он помнил совсем юной, совершенно очаровала Когтеслава Котославовича, и он на шаг не отходил от неё во время всего празднества. Даже с подругой бабушке удалось перекинуться лишь парой слов.
Старый князь громко зачёл перед всеми собравшимися поздравительную записку от Императора. Наш рейтинг в губернии взлетел сразу до небес.
Наблюдая за Двоехвостовым, лихо отплясывающим с моей бабушкой, я честно делал серьёзную морду и не хихикал, но что-то, видно, проскользнуло в моём взгляде. После танца он исподтишка дёрнул меня за помпон, а потом хитро улыбаясь, вручил открытку от Анны. Принцесса поздравляла меня с титулом княжича и желала всего наилучшего. Конечно, содержание было достаточно сдержанным, Анну связывали жёсткие правила этикета, но уже само то, что она передала открытку, вызвало во мне бурный восторг. Я разве что не заплясал на месте. Улучив минутку, я умчался в детскую и там покрыл поцелуями буковки, собственнолапно написанные принцессой.
А в остальном бал мне показался скучным и претенциозным. Но как были счастливы папенька и бабушка. Они сияли так, что можно было бы и не зажигать сотни свечей на хрустальной люстре, всё равно в зале было бы светло. Мои человеческие родители меня любили и баловали, но вот так безумно горды за меня не были никогда. Наверное, я повода не давал. Человеком мне не хотелось строить никаких амбициозных планов. Новое тело и невиданный мир сильно изменили Васю Кошкина. Я действительно ощущал себя княжичем, наследником славного рода, готовым прибрать к лапкам Великую Котовию.
Фома не осмелился явиться на наш бал, хотя мы и выслали приглашение. Приехал только Акакий в обществе трех сестёр. Однако местный свет теперь приравнял Фомичей к невидимкам. Даже Леночка полностью игнорировала недавнего друга, строя глазки Владимиру Юрьевичу. К её недовольству, тот не прельстился её блёклым видом, сбежал в другой зал и погрузился в беседу с Ефросиньей Игнатьевной.
На
