Василий Кошанский. Здравствуй, мир! - Фохт
— За что же он меня ненавидит?
— Да не столько тебя, сколько отца твоего, который его бастардом кличет. Но когда ты всё равно сумел родить фаербол, брат перепугался, отдал гаситель мне, и больше мы с ним эту тему не поднимали.
Мурлынов во мне ехидно усмехнулся: «Верю-верю, сам болтун». А не позавидовал ли сам Эдичка проснувшемуся у меня дару? А я вспомнил про Масянского.
— А Валерьяныча не ты ли тоже случаем за что интересное грохнул? — спросил с невесёлым смешком.
— Ты чего, Вась, всех крыс мне припишешь? Масянский сам навернулся. Думаешь, почему следствие замяли?
— Как сам?
— Слышал небось, что у него сила была, но как под замком. Он зелье какое — то раздобыл, принял в седьмой день, чтоб магию свою выпустить. А выпустил заодно и душу! Ну а как такое в академии объявишь, тем более что тот магическую безопасность преподавал. Потому и тишина, будто ничего и не было.
История Масянского неплохо списывалась в мой пазл, хотя оставался вопрос, откуда взялась книжечка в буфетной.
И вот что мне было делать с кузеном?! Заявлять на него? Да у меня и самого рыльце в пушку. Ещё и Чижик-пыжик собирался стать террористом. Просто клуб маньяков какой-то. Только Дусик у нас один белый и пушистый… Наверное.
— Гаситель и бумаги верни!
Пушехвостов неохотно вытащил из кармана знакомый шарик и швырнул его мне:
— Что за папка? Не было никаких бумаг… твои фантазии, дружище. Спать меньше надо!
Я был готов к тому, что Эдик что-то предпримет, набросится на меня, но он остался сидеть в кресле.
— Никакого признания давать не буду, хрен что полиция докажет…
— Это… убийство Старокотова — это подло! Недостойно!
— Ну я ж не благочинный Василий Матвеевич!
Мне вспомнился разговор в экипаже о планах на дипломатическую службу.
— Уезжай на свою дипломатическую службу. Но если ещё в чем подобном замараешься, я тебя ох как накажу!
На моей раскрытой лапе появился темно-фиолетовый шарик, который на мгновение превратился в злобно щерящуюся морду Мурлынова. Кажется, правдохваты оказали мне услугу: после встречи с ними я подчинил себе, наконец, доставшуюся мне силу.
Шерсть Эдика стала дыбом, а зубы принялись выбивать дробь.
— Теперь ты тоже будешь благочиннейшим котом. А то утащу тебя к псам! — рявкнул я голосом Мурлынова.
Эдик растёкся по креслу и только беспомощно хватал воздух ртом, как рыбка, вытащенная на берег. Надеюсь, инфарктов и инсультов у котиков не бывает.
Я резко развернулся на каблуках и вышел вон. Всё хорошо, но я быстро растрачивал магический резерв, а вот восстанавливался долго. Надо бы посоветоваться с папенькой и обзавестись поддерживающими артефактами.
В своём номере велел Назару оплатить счета и готовить экипаж, а сам отправился со свитой в таверну перекусить. Через полтора часа мы выехали в Кошанское.
Вначале дорога была пресной и скучной. Я большей частью дремал в гамаке. В другом по очереди отдыхали гвардейцы, хотя поначалу сурово отказывались. Но я убедил их, что мне нужна бодрая охрана, а ехать нам всю ночь. Останавливаться, кроме как на перезарядку козлов и трапезу в тавернах, я не планировал. Так что один из чернышей скакал верхом за экипажем, а другой составлял мне компанию.
К утру свернули на дорожку, которая от тракта вела к родовому имению, и тут на нас напало какое-то отребье. Для настоящих разбойников эти драные коты были слишком неумелыми, но брали количеством — их было не меньше десятка. Гвардейцы разметали этих недоделанных робинов гудов на раз-два. По моей просьбе поймали и жёстко допросили командира. Тот сознался, что послал их Фома. Видимо, на приличных наёмников денег Кистеньевичу не хватило. Покушение было настолько дурацким, что нас даже особо не задержало, и мы прибыли как раз к завтраку.
Всё Кошанское стояло на ушах: до бала оставались считанные дни, а присутствие члена Императорской семьи поднимало наш светский раут на новый уровень.
Папеньке я рассказал о засаде, а бабушку мы решили не беспокоить.
— Вот ведь скотина! — зло прошипел отец, выслушав меня. — Никак не может смириться с потерей наследства. Этот же дурачок вообразил себе, что с титулом получит и все-все наши богатства, а ты с одной котомкой отправишься куда подальше. Он же и козлезавод все пытался в майорат запихнуть, чтоб ему достался.
Я ещё раз мысленно поблагодарил Двоехвостова, обеспечившего меня защитниками. Конечно, разбойнички были так себе, но всё равно я потратил слишком много сил на правдохватов, и неизвестно, насколько успешно мы втроём: я, Назар и возница — смогли бы противостоять нападению. Для Фомы, давно жившего по уши в долгах, моё восстановление в правах на титул оказалось настоящей катастрофой. Те кредиторы, кто был готов скромно подождать даже пару десятков лет ради лакомого кусочка из имущества Кошанских, теперь воинственно напоминали о себе.
Арест Фомы ударил бы по репутации нашего семейства, дал бы повод для новых сплетен. И папенька ограничился личным визитом к кузену, побеседовал с ним по-армейски, украсив морду Кистеньевича проплешинами, как у Акакия.
— Ты сыночку навалял, я — отцу его, всё как надо! — довольно констатировал папенька по приезде домой. — Вынес последнее предупреждение: любой косой взгляд в твою сторону, не говоря о новой гадости, — я сдам его полиции, не побоюсь скандала. Ещё и про Двоехвостова сказал, что ты у старика в фаворе.
В Кошанском я мог не опасаться новых придумок недовольных родственников или рассерженных правдохватов. В преддверии бала охрана у нас была на высоте, да и хомячинский губернатор на следующий день, когда ему доложили о неких разбойниках на дороге, усилил патрули, чтоб не ударить мордой в грязь перед столичными гостями.
Первый день после возвращения прошёл бестолково. В подготовке к балу я участия не принимал, только отвечал на многочисленные поздравления в связи с аттестацией и зачислением в резерв Двора. К вечеру у меня голова шла кругом, тем более в ней ещё крутились мысли об Эдике, правдохватах, бедняге Масянском. Обалдевший от однотипных писулек «Благодарю покорно. Искренне ваш, княжич В. М. Кошанский», я уже в одиннадцатом часу отправился к себе в комнату, пожелав семье «Спокойной ночи». Папенька в очередной раз проверял список гостей и отчёты управляющего. Бабушка, вполне довольная наведённым в доме порядком, вязала очередные красные варежки: обычно их дарили зимой на праздники друзьям и родственникам. Чижик и Яроцап играли в местное подобие шахмат. Кысяцкий не доверял охране и нёс личный караул на случай, если Фома или Акакий не внемлют голосу разума.
— Тебе надо после бала подать прошение в Династическую
