Василий Кошанский. Здравствуй, мир! - Фохт
— Это тот, что опубликовал в университетском журнале статью «Снег и сознание» о буднях магической академии в заокеанских штатах?
— Да, ты читал? — удивился моей осведомлённости Чижик, хотя и должен был бы привыкнуть к тому, что Вася — истинная библиотечная мышь.
— Конечно. И уверен, что писал он материал несерьёзно. Это ж политическая сатира. Но некоторые слишком учёные товарищи приняли за чистую монету, — рассмеялся я.
— Ага. За чаем Ефросинья Игнатьевна пытала его, что он подразумевал в том или ином абзаце. Но главное — другое. Владимир — отличный погодник, правда больше спец по зиме. Но с туманом трудностей у него точно не будет.
Затем я позвал папеньку и Яроцапа на верховую прогулку.
— Кажется, такие как Фома воспитанию не поддаются. Зря вы, папенька, старались, — я в общих чертах изложил рассказ Татьяны, умолчав про деда. Просто упомянул шантаж, мол, давным-давно Окунькова вынуждена была принять пару заказов из-за долгов чести мужа.
Папенька чуть не лопнул от возмущения, ведь Фома поклялся даже мысленно не желать мне ничего дурного. Яроцап же предложил выпороть Кистеньевича в козлятнике до полусмерти, чтоб месяц сесть не мог и все время думал только о собственной заднице. Мне пришлось ему напомнить, что живём мы в просвещённую эпоху, и законодательство дозволяет семейный самосуд только в отношении прямых потомков да супругов. А к чему нам лишние проблемы с властями?
К вечеру я наведался к Окуньковым. Татьяна тут же выскочила мне навстречу.
— Фома Кистеньевич опять утром был… Маменька аж плакала после его отъезда.
— Все будет хорошо, Татьяна Бонифатьевна. Фома забудет дорогу к вам и станет тише воды ниже травы, — пообещал я, — а пока пусть Антонина Сергеевна сделает вид, что идёт у него на поводу. Записку пошлёт, мол, все выполню. Только нейтральную, чтоб, если что, невинно смотрелась. Дальше я разберусь.
— А вдруг он не поверит и всё-таки кому-то другому порчу закажет? — испуганно прошелестела Татьяна. Её явно беспокоило не только благополучие маменьки.
— Уверяю вас, я сумею наставить его на истинный путь. Станет истовым котистом и про чужие грехи думать забудет.
Я поспешил домой. С обеда никто из посторонних не должен был меня видеть. Гвардейцы тоже засели в доме, я велел им выдать карты и пиво, заверив, что сегодня точно никуда не выезжаем.
Назара послал с заказом к нашим мастерицам. Лето было временем вечеринок, игр и прочих развлечений, а потому дворовые швеи ничуть не удивилась, получив задание тайно сшить несколько странные одеяния. Для себя я выбрал костюм чумного доктора — коты ничего подобного не знали, а потому носатая маска должна была произвести неизгладимое впечатление на поддатого Фому.
Для Чижика я сделал набросок белого хитона и крыльев — отвёл птичке роль духа будущего, который будет грозить злопыхателю карами небесными. У котиков не было понятия ангелов, только святые коты — столпы веры. Вообще, изначально я собирался обрядить друга бабой Ягой, чтоб неповадно было ночами на балконе хихикать. Морду его планировал замотать полосками белой ткани на манер мумий.
Мне не пришлось ломать голову над тем, как известить Фому о моем нездоровье: под тем или иным предлогом он постоянно присылал к нам своего мальчика на побегушках. Я заперся в детской, приспустив шторы, бабушка и папенька состроили озабоченные мины. Слугам было велено вести себя тихо, а еду мне тайком поставлял Чижик из дома Яроцапа. Не обошлось и без визита семейного доктора; правда, приезжал он по просьбе бабушки, которая хотела его совета, а нельзя ли пришить мне новый хвост, пусть даже тот будет неподвижным. Ну, чисто для красоты. Она так заморочила голову врачу, что бедняга покидал нашу усадьбу с совершенно опустошённым видом. Фоме тут же доложили, что дела наследника совсем плохи.
На радостях мой двоюродный дядюшка отправился в любимый кабак. Вскоре за столик к Фоме подсел «засланный казачок», а мы принялись готовить сцену. Из дома выбрались очень тихо, чтобы не заметили ни слуги, ни моя свита. Посвящён в замысел был только Назар. Чижик верещал, как обиженная белка, когда в экипаже ему были выданы крылья и хитон, обозвав это птичьей ночнушкой. Вздох зависти вызвал мой костюм.
— Вот почему ты такой злой, Вася? — осуждающе спросил Чижик. — Себе вон какую красоту забабахал, а над другом измываешься.
Время поджимало. Стеная и жалуясь, Андрюша натянул свои тряпки. Я прихватил чёрный плащ с глубоким капюшоном на тот случай, если вдруг Чижик взбунтуется окончательно и откажется быть «ангелом». Я замотал морду другу и водрузил свою маску. К кладбищу мы подъехали одновременно с Владимиром. Тот уронил нижнюю челюсть на грудь, узрев нашу пару, но быстро взял себя в лапы. Туман мутным киселём заплескался вокруг памятных камней. Стало заметно прохладно.
— О, да вы прямо князь льда! — восторженно произнёс я. Фома точно обгадит свои меховые штаны!
Тут, как и среди людей, бытовало суеверие о хладном дыхании смерти.
Я открыл засов семейного склепа. Заранее заказанные и заботливо расположенные Назаром прямо напротив входа два венка с большими лентами «Памяти Фомы Кистеньевича» и «Покойся с миром, любезный Фома» сразу бросались в глаза. Небольшой постамент в центре, куда обычно водружался гроб для прощания, мы затянули кроваво-красным бархатом — так провожали котов, умерших в муках. Символом «доброй смерти» было зелёное покрывало. На полу тут и там валялись крылья мотыльков, как символ скоротечности жизни. Я удовлетворённо хмыкнул. Оставалось эффектно расставить свечи и фонари и напустить побольше тумана.
— Не хотел бы я с тобой ссориться, Вася, — буркнул Чижик, — ты жутко коварный кот!
— Кто б говорил, пташка! Ты тоже на великого добряка не тянешь, — парировал я, поправляя ленты на его морде. Ангел-мумия был хорош. Как бы Фому сразу сердечный приступ не хватил!
Владимир постарался на славу — холодный голубовато-серый туман окутал все окрестности, но уходить погодник не спешил. Кажется, ему было любопытно, что мы затеваем.
— Небольшая семейная разборка, — пояснил я и выдал ему запасной плащ. Маг с готовностью натянул его, спрятав морду в глубоком капюшоне.
— Отныне только так и буду ходить, — хихикнул он.
Мы зажгли несколько фонарей в глубине склепа и вышли, оставив двери полуоткрытыми. Неспешно прошли по усыпанной гравием дорожке к главному входу на кладбище встречать Фому.
Пришлось немного подождать. Я воспользовался моментом, чтоб уточнить насчёт сатиры в статьях Иванова. Кажется, он обрадовался, что хоть кто-то заметил заложенный подтекст.
— А вообще, хочу учредить стипендию в магической академии для зимних погодников, — поделился он.
— Ого, да вы миллионер,
