Внедроман - Алексей Небоходов
Часы над дверью монотонно отсчитывали секунды, словно подгоняя время, а утренний свет едва пробивался сквозь тяжёлые бархатные занавески. Пахло здесь дубом, кожей и крепким кофе, стоявшим в маленькой чашке и неторопливо остывающим на краю стола. Олег, не прикасаясь к напитку, листал бумаги, лишь изредка поглядывая на часы в ожидании какого-то события.
Тяжёлая и монументальная дверь кабинета открылась почти бесшумно. Вошёл подчинённый: строгий костюм, аккуратно уложенные волосы, лицо, приученное к чиновничьей осторожности. Молча положив на стол папку, он так же безмолвно исчез, словно его и не было. Тишина кабинета вновь стала абсолютной, нарушаемая только шелестом страниц.
Олег посмотрел на папку с отеческим любопытством – как отец на дневник сына-двоечника. Уголки губ слегка дрогнули в улыбке. На казённой обложке стояла печать «БХСС», всегда вызывавшая у него ироничную брезгливость.
Начав читать, Олег постепенно менялся в лице: глаза его бегали по строчкам, словно ища скрытую шутку. Мелкие морщинки вокруг глаз выдавали едва сдерживаемую насмешку. Отчёт повествовал о подпольном производстве и распространении порнографических фильмов в деревне Дедрюхино – казус настолько абсурдный, что не мог не вызвать улыбки даже у опытного партийного деятеля.
– Вот ведь ребята… – пробормотал он, качая головой и с трудом сдерживая смех.
Насладившись абсурдом ситуации, Олег снял трубку телефона и уверенно набрал номер:
– Соедините с Павлом Филипповичем Перевозчиком из БХСС МВД. Немедленно.
Спустя несколько часов Перевозчик уже стоял в кабинете – широкоплечий мужчина с лицом, выражавшим неуверенную готовность к компромиссу. Обменявшись формальными приветствиями и рукопожатиями, они начали беседу, прекрасно осознавая цену своих отношений.
– Ну, рассказывайте, Павел Филиппович, – Олег подался вперёд. – Что это за новый арт-проект в Дедрюхино? Читал ваш отчёт, прямо скажем, занимательно.
Перевозчик слегка напрягся, не зная, как реагировать на ироничный тон.
– Да вот, Олег Брониславович, времена сейчас такие… Люди разнообразия ищут, кто как может.
Олег усмехнулся громче необходимого и кивнул:
– Разнообразие, конечно, двигатель прогресса, но это дело лучше закрыть.
Перевозчик нервно поправил галстук и осторожно возразил:
– Мы бы рады закрыть, но если заинтересуется КГБ, сами понимаете, тут я уже бессилен…
Олег поднял ладонь, прерывая собеседника, и улыбнулся:
– А если я скажу, что ЦК уже заинтересовалось этими ребятами? Неофициально, конечно, но очень серьёзно. Это не просто фильмы, это контакты с прогрессивными кругами Запада.
– Контакты? Через это… кино? – вырвалось у Перевозчика, но он тут же осёкся.
– Именно через это кино, Павел Филиппович, – голос Олега звучал подчеркнуто серьёзно с тонкой насмешкой над абсурдом собственных слов. – Считайте это спецоперацией высокого уровня.
Перевозчик замолчал, затем медленно кивнул:
– Понял, Олег Брониславович. Не тронем. Но если КГБ…
– Если КГБ, – спокойно перебил его Олег, – я лично возьму это дело под контроль. С комитетчиками договорюсь, не впервой.
Оба переглянулись с лёгкой усмешкой, осознавая всю абсурдность ситуации. Разговор завершился формальными заверениями в преданности делу и рукопожатиями с деликатной осторожностью.
Павел Филиппович удалился, оставив после себя лёгкий аромат одеколона и тревоги. Олег спрятал папку в ящик стола и, удобно устроившись в кресле, наконец позволил себе громко рассмеяться. Смех его прозвучал так неожиданно, что портрет Ленина на стене, казалось, удивлённо приподнял брови. Олегу было всё равно: он слишком хорошо знал цену любому делу, чтобы тревожиться о неодобрении портретного начальства.
Улыбнувшись, он мысленно поздравил себя с удачно разыгранной партией в политические шахматы, где каждый ход мог стать последним. Но сейчас фигуры были в его руках, и партия только начиналась.
Комната общежития погружалась в тёплый, мягкий сумрак уютного советского вечера, будто созданный специально для скромных радостей жизни. Михаил лежал на узкой кровати, застеленной покрывалом в мелкий цветочек, которое хозяйственная комендантша лично выбрала по талону и вручила ему с особым расположением. Перед студентом аккуратными стопками лежали бумаги с расчётами и схемами, испещрённые его острым, подчёркнуто уверенным почерком. Сегодня даже эти записи казались безобидными, напоминая тетради прилежного школьника, заслужившего похвалу учительницы.
Сергей сосредоточенно нахмурился, склонившись над столом у окна и осторожно работая с плёнкой. Время от времени он тихо ворчал и с улыбкой бросал Конотопову чуть ироничные замечания:
– Миша, ты понимаешь, что, если плёнку снова порвём, всё придётся монтировать с нуля? А материал у нас не бесконечный. Представь, если какой-нибудь комбайнёр вместо смены узнает, что засветился в кадре – нам точно крышка.
Михаил отвечал вялой улыбкой, почти не слушая друга. Он был погружён в свои расчёты, будто вычислял траекторию ракеты, а не подпольные доходы от запрещённого кино.
Размеренную тишину нарушил осторожный стук в дверь. Михаила передёрнуло, словно он услышал не скромного соседа, а всю советскую милицию с ордером и собаками.
Не дожидаясь разрешения, дверь медленно открылась. В проёме возник незнакомец, одетый так, будто всю жизнь старался слиться с серыми стенами советских учреждений. Его каменное лицо делало даже гранитные плиты Мавзолея эмоциональными. Михаил и Сергей переглянулись: комната мгновенно утратила уют, а настенные часы, казалось, застеснялись тиканья.
– Добрый вечер, – негромко произнёс незнакомец, глядя на Конотопова так, словно знал о нём всё до мельчайших подробностей. – Михаил Борисович, проследуйте со мной.
Тот побледнел так резко, как если бы его личную жизнь начали обсуждать на партийном собрании. В глазах мелькнуло нечто среднее между ужасом и смирением перед неизбежным – накрыли всю подпольную студию, и теперь за это придётся отвечать.
Сергей беспомощно развёл руками, будто не знал, чем помочь другу, ведомому на революционную гильотину. Михаил поднялся, аккуратно собрал бумаги, словно надеясь, что незнакомец не обратит на них внимания. Тот же терпеливо ждал с абсолютной невозмутимостью.
Выйдя в коридор, бывший олигарх почувствовал, что ноги стали ватными. Перед глазами всплывали образы мрачных коридоров Лубянки и допросов, от которых холодело в груди даже у самых бывалых нарушителей порядка.
Однако вместо грубых окриков его спокойно подвели к машине, как почётного гостя, задержавшегося на лекции.
В машине царило напряжённое молчание. Михаил мысленно прощался с жизнью, которая теперь казалась удивительно свободной, несмотря на свои нелепости. Он смотрел в окно и пытался угадать, в какую именно камеру его везут и какому следователю придётся объяснять, что сантехники и комбайнёры – просто безобидное увлечение, а не антисоветская пропаганда.
Но улицы за окном выглядели подозрительно знакомыми. Вместо тюремных стен и колючей проволоки появились знакомые фасады и ухоженные деревья. Через минуту машина свернула на площадь, знакомую Михаилу лишь по выпускам программы «Время».
– Старая площадь? – растерянно прошептал Михаил.
Сопровождающий спокойно кивнул и молча открыл дверь. Михаил вышел,
