Скорбный дом Междуречья - Алевтина Ивановна Варава
Суд совета Пяти
Мара не была служащей серого дома. Она вообще не работала в этой системе учреждений, сотрудники которых приучены обрывать и не слушать никаких признаний своих подопечных. Таковы правила. Даже во время пыток в красном доме нады-каратели пломбируют свои уши, а допрашивает истязуемых при надобности послушок, которого можно выслать в долину, если прозвучит что-то лишнее. Например, что-то о деяниях магов от их дочерей. Считается, что человеческие женщины — лишь инструменты. Они не имеют прав на донос своему палачу.
Но на самом деле правило введено усилиями самих магов. Потому что некоторые вещи, если они услышаны, должны быть расследованы.
Система же не направлена уличать, она создана, чтобы хранить все тайны.
Вот только нада Мара в этой системе не работала.
Нада Мара не должна была и приходить. Никто и никогда не посещал узников серого дома.
Её допустили из-за особого положения, особых обстоятельств.
И именно они положили конец князю д'Эмсо.
Потому что посторонний свободный над узнал об изуверски убитом новорождённом княжиче. А убийства единокровных творений Тумана венчает перечень самых страшных преступлений в кодексе непреложных законов Междуречья.
Именно Мара со всем возможным упорством ходатайствовала о том, чтобы Эднару не записали в соучастницы этого злодейства. Именно она добилась того, чтобы узница серого дома предстала в качестве свидетеля и давала показания.
Безумный, невероятный для Междуречья открытый процесс начался только спустя полгода, всё это время дело расследовалось со всем тщанием. Князь д'Эмсо всё отрицал. Он пытался воззвать к совету за оскорбление чести и достоинства, за нарушение Скорбным домом установленных законов, за допуск посторонней к безумной узнице, готовой говорить что угодно, и именно потому и заключённой подальше от общества. В какой-то момент, незадолго до взятия под постоянную стражу, он даже попытался доложить о покушении на убийство, ставшим причиной отказа от младшей дочери, невзирая на стеснённое положение семьи.
Только всё это было уже неважно. И чары сполна дозволяли установить истину наверняка, если задаться этой целью.
Знати Междуречья многое готовы были простить. Если бы князя судили за проникновение на остров Первородных, общество бы его поддержало, его бы даже ставили храбрецам в пример. Если бы князь убил соперника в поединке или даже подло отравил врага — его бы поняли очень многие.
Но убийство единокровного сына было далеко за границей восприятия и снисхождения. А то, что проделал князь д'Эмсо, оказалось даже худшим, чем простое убийство.
Вечный Згар самолично поймал пытающегося убежать через тоннели в глубине острова и скрыться главу рода д'Эмсо и передал прибывшим карателям.
Разбирательство тянулось ещё очень долгие месяцы.
Всё это время Эднара оставалась в сером доме, но на особом положении и в совершенно неслыханных условиях. Её перевели в какую-то просторную, чистую комнату, отмыли, переодели; её начали подобающе кормить, к ней даже приходил раз в неделю над, чтобы привести в порядок для возможных визитов следственных органов.
Те также являлись часто.
Отношение княжны Майлайи Свайворо также переменилось в корне. Старуха делала всё, чтобы стереть воспоминания о том, что узница успела увидеть в сером доме. Она понимала, что той предстоят публичные выступления. Она даже пыталась с ней подружиться.
После этого Эдна взяла моду называть свою надсмотрщицу уховёрткой.
Она боялась поверить в то, что происходит, боялась мечтать. Эднара д'Эмсо всерьёз решила бы, что теперь уж точно сошла с ума и всё это ей кажется, если бы от безумия пожизненно не избавил её наверняка сам Зверь Тумана.
На знаковое слушанье по делу князя д'Эмсо, обвиняемого в самоличном жестоком убийстве новорождённого сына, явилось всё Междуречье. Суд был открытым для всех желающих. А его жаждали посмотреть действительно все.
Со столбов на бесконечных лавках амфитеатра, выстроенного ради этого дела, пучились глаза послушков. За границами скамей волновалась несметная толпа простолюдинов, прибывших со всех островов. В этот день сиятельным князьям запрещалось постановлением совета Пяти ограничивать свободу людей, живущих на их землях, и, наоборот, вменялось в обязанность обеспечить для всех переправу. Небо над судебным пространством стало золотистым: в нём парили, слившись в единое облако, все эманации Междуречья. Магам было разрешено являться на процесс только в сопровождении жён и всех своих детей, достигших десятилетнего возраста. Двести девяносто девять вечных, обычно равнодушных ко всему, восседали в ряд на ярусном помосте. Трёхсотый вечный Междуречья возглавлял совет Пяти.
И всё это бушующее море, из-за прилива которого просел в Тумане остров Первого города, затихло, не пророняя ни звука, когда судебный процесс наконец-то начался.
Впервые за семь сотен лет на слушанье свидетельствовали женщины и простолюдины. Были допрошены с применением Горькой Правды даже лишённые чар многие поколения жители низины острова д'Эмсо. Эднара вновь увидела и жену Саввы, и самого своего старого друга — искалеченного в красном доме, его полностью исцелили ради процесса послушки, и мужик выглядел здоровым, хотя очень исхудал и перестал светиться внутренней силой. Эднара увидела и семью той крестьянки, которая умерла родами в день, когда появился на свет её очередной младший братик, и младенца которой, также скончавшегося, реквизировал и похоронил из родового Погребального грота в Тумане князь д'Эмсо.
Против родного отца свидетельствовали сыновья.
Это было немыслимо, и они пытались отказаться. Но совет Пяти постановил любому, кого вызывает коллегия, пригубливать кубок Горькой Правды.
Эднара не узнала своего отца. За месяцы под стражей он превратился в другого человека — испуганного, с бегающими недоверчивыми глазами, словно бы князь очнулся в кошмарном сне и всё не мог поверить в то, что происходит вокруг него.
Примерно так Эднара ощущала себя, когда её одолело безумие.
О том, в какое состояние ввело приневоленную исполнительницу изуверского убийства младшего княжича д'Эмсо совершённое преступление, и что сталось с её психикой, свидетельствовал в красках сам директор красного дома над Адгар.
— Она поразила меня в тот день, когда я сделал анализ восприятия, поразила глубиной и обстоятельностью психического слома. Сознание буквально вывернулось наизнанку. Мне приходится иметь дело с помешанными, порою, их по ошибке доставляют к нам, и я вынужден сам отправлять таких на лечение в жёлтый дом. Но этот случай был особенным. Я не почувствовал ни единой шероховатости в той масштабной иллюзии, которую выстроило её сознание в качестве щита между собой и пережитой травмой. Барышня была мне знакома, отец уже отправлял её ко мне в качестве воспитательной меры, и в ту пору она её вполне заслуживала. Княжна д'Эмсо действительно бунтовала против своего отца. Сначала осознанно и бесправно. Однако, при всём осуждении, мы не можем
