Кубинец (СИ) - Вязовский Алексей
Я кивнул. Он был прав. Мой собственный принцип. Ничего не знать, чтобы не проговориться под пытками. Но все равно, хотелось действия. Вернее, хотелось, чтобы все это поскорее закончилось.
Двадцать шестого, на следующий день после Рождества, я собрался на тренировку. Там, наверное, и забыли обо мне. Но в том не моя вина. Будь моя воля, никуда не уезжал бы.
Но нет, помнят, как оказалось.
— Луис! Где ты пропадал, бездельник⁈ — закричал мне, Сагарра, когда я появился в зале. — Я думал, ты уже сбежал куда-нибудь, сеньор-боксер! Или совсем уже обленился, лежа на своих мягких простынях!
Я лишь пожал плечами, изображая виноватую улыбку.
— В наказание, — продолжил Сагарра, — сегодня ты встанешь на спарринг с Рафаэлем! Давай, покажи, на что способен!
Разминка пронеслась быстро. Я уже не изображал загнанную лошадь после пробежки, и не поднимал руки через силу после пяти минут у груши. Рафаэль, племянник Сагарры, стоял рядом в ринге, его лицо было серьезным, но в глазах мелькало предвкушение. Он, кажется, ждал этого момента, когда можно взять реванш за то, давнее поражение. Мы обменялись взглядами. И я глаза не опустил.
Тренер дал команду, и мы начали. Рафаэль сразу двинулся вперед. Быстрый, легкий на ногах, он начал с серии коротких джебов, пытаясь найти дистанцию. Я держал руки высоко, опустив подбородок. Защита, защита, защита. Главное — не пропустить сильный удар. Я уворачивался, блокировал предплечьями, отступал. Уклоны и нырки у меня получались просто отлично — я сильно прибавил. Теперь я двигался быстрее соперника, видел все его удары. Мое тело, до этого худое и болезненное, теперь было крепким, жилистым. Мышцы на руках и ногах играли, реагируя на каждое движение Рафаэля. Я уходил от его ударов, как будто танцевал. Он пытался пробить защиту, но я был непробиваем. Его удары скользили по перчаткам, по предплечьям, не достигая цели.
Рафаэль был агрессивен, но я видел его намерения, читал его движения. Я видел, как он готовится к каждому удару, как его тело напрягается, как он переносит вес. Все это было мне знакомо, я сам когда-то так же двигался. Но теперь я был другим.
В конце раунда я начал контратаковать. Короткий, резкий джеб в корпус, затем правый кросс в голову. Рафаэль зашатался, его ноги начали заплетаться. Я провел еще серию ударов, но не слишком сильных, чтобы не отправить его в нокдаун. Сагарра был строг — в голову сильно не бить. Он остановил бой.
— Отлично, Луис! — воскликнул Сагарра. — Есть прогресс!
Рафаэль, тяжело дыша, протянул мне руку.
— Ты… ты стал очень быстрым, Луис, — прохрипел он. — И бьешь сильно. Я тебя не узнаю.
Я лишь кивнул. В душе моей царило удовлетворение. Я не зря тренировался.
В раздевалке, после тренировки, боксеры начали спорить насчет Батисты и Фиделя. Настроение было приподнятым, все обсуждали предстоящие события. Война, которая до этого казалась далекой, теперь была близка.
— Вот увидите, — сказал один из парней, рослый мулат с татуировкой тигра на плече, — Батиста скоро сбежит. Как крыса с корабля. И тогда мы заживем по-настоящему! Фидель всех освободит! Даст землю крестьянам, работу рабочим! Все будет по справедливости!
Где-то я это уже слышал.
— Что за глупости ты говоришь, Эстебан? — возразил другой, белый, невысокий парень с разбитым носом, тот, что когда-то меня гонял. — Фидель… это такой же бандит, как и все остальные. Только с другой стороны. Он придет, и что? Заберет все, что у нас есть. И станет новым Батистой. А что, этого нам надо? От одного тирана к другому?
— Батиста — вор! — воскликнул Эстебан. — Он продал Кубу американцам! А Фидель… Фидель — наш герой! Он борется за нас!
— Да что вы понимаете, — вступил в спор третий, молодой мулат, который раньше был одним из «орлов». — Батиста хотя бы порядок держал. Дороги строил, отели. Туристы ехали, деньги привозили. А что будет, когда Фидель придет? Разруха, голод. Кто будет платить зарплату? Кто будет покупать наш сахар? Никто!
— Ты просто боишься, что придется работать! — засмеялся Эстебан.
Спор разгорался. Голоса становились громче, интонации — резче. Я стоял в стороне, слушая их. В словах каждого была своя правда, своя боль, своя надежда. Куба была расколота, разделена между теми, кто верил в революцию, и теми, кто боялся ее, теми, кто цеплялся за прошлое, и теми, кто мечтал о будущем. Я понимал, что эта дискуссия не приведет ни к чему. Каждый останется при своем мнении. И только время покажет, кто прав.
Мне не было дела до Фиделя, до Батисты, до американцев. Каждый день я думал о своей собственной цели.
* * *Весь день вроде как заходил дождь — плотные тучи висели над землей, казалось, вот-вот, и хлынет ливень, но незаметно все рассосалось, и к вечеру небо прояснилось. И даже приемник шипел и трещал намного меньше.
Ведущий, чей голос звучал возбуждённо, почти истерично, начал передавать новости. Похоже, редакционная политика у них поменялась. Или это другая станция? Потому что теперь с Батистой борются не бандиты, а повстанцы. Сначала рассказали о Че Геваре — его отряды, как сообщалось, двигались на Гавану с запада, занимая ключевые позиции. Захват Санта-Клары — это была серьёзная заявка на победу. Теперь она в руках революционеров. Как это изменит расклад? Вряд ли Батиста сможет удерживать столицу, если ключевые оборонительные пункты переходят к повстанцам.
Затем последовали новости о Камило Сьенфуэгосе, чьи силы направлялись к Колумбии — главной военной базе страны. Ещё один удар, прямой и болезненный, в самое сердце обороны диктатора. Постепенно, из обрывков фраз и нарастающего шума в эфире, вырисовывалась картина стремительного коллапса. И если Че брал столицу провинции, а Камило — казармы, то Фидель, как донесли через несколько минут, уже захватывал Сантьяго-де-Куба, выступая перед ликующими толпами. Это был конец. Правительство, которое теряет контроль над крупнейшими городами и ключевыми военными объектами, теряет и легитимность. Народная поддержка — вот что было самым мощным оружием в этой войне. А народ, судя по новостям, уже перестал бояться и открыто праздновал победу.
— Батиста точно все, — тихо произнёс Барба Роха, словно подтверждая мои собственные мысли. Спокойно сказал, без эмоций. Он просто знал.
Я лишь кивнул. Слова были излишни. План Фиделя — организовать восстание в столице — казался теперь избыточным. Зачем, если режим и так рушится? Но это было бы слишком просто. Всегда есть детали, которые ускользают от общего взгляда.
И тут радиоведущий перешел к главному: Эрнесто Че Гевара, с небольшим отрядом повстанцев, смог захватить бронепоезд, полный вооружения и солдат. Они просто сдались! Какая красивая вишенка на торте…
— Восстания не понадобится, — подтвердил мои мысли Барба Роха, выключая радио. В комнате повисла тишина, нарушаемая только звуками улицы. — Город сам падёт. Теперь нам надо действовать. Быстро. Но сначала сходим на разведку.
Мы вышли из дома. Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в оранжево-красные тона. Где-то рядом, через пару домов, какая-то женщина начала свой почти ежевечерний концерт. Обычно она пела «Guantanamero» и еще пару песен. Голос у нее был красивый и глубокий, с хрипотцой, что придавало любой вещи в ее исполнении потаенную страсть. Вот и сейчас, пока мы шли по улице, она начала петь глупую, скорее всего, свадебную песенку о том, как танцевать бамбу. Что это за танец, я не знал, но подумал, что если песню услышат русские, то подумают, что она — о рыбе. Иначе как они будут воспринимать слова «эй, вставай»? Только как «а я — рыба». Мне вдруг стало смешно, и я еле сдержался, чтобы не захохотать вслух.
Мы шли в сторону Ведадо. По пути я видел много домов, где люди грузили пожитки в легковые автомобили. Женщины, дети, мужчины, их лица были бледными, испуганными. Они бросали торопливые взгляды на улицу, словно боялись опоздать на какой-то невидимый поезд. Мебель, картины, чемоданы — всё это наспех запихивалось в багажники и на крыши машин. Это было зрелище, которое я уже видел: бегство от надвигающейся угрозы, будь то война, революция или погром. И всегда первыми бегут те, у кого есть что терять, те, кто может позволить себе бежать.
