Кубинец (СИ) - Вязовский Алексей

И только когда мы колесили по улочкам Реглы, меня вдруг осенила гениальная мысль.

— Амиго Пиньейро, — наклонился я к плечу начальника. — Может, и не моё дело, но вы уверены в безопасности того места, куда мы направляемся?

— Ладно, разрешаю называть меня Барба Роха, — смилостивился разведчик. — А ты почему это спрашиваешь?

— Напомню, наша поездка была вызвана арестом одного из наших. И потом, буквально через пару дней, BRACO пришли за Люсией, которую этот Алехандро знал…

— Ты хочешь сказать, что теперь неизвестно, как далеко они смогли продвинуться?

— Да.

— И говоришь это неспроста.

— Конечно. Предлагаю поехать в Санта Мария дель Мар. Этот адрес знала только Люсия.

На принятие решения Пиньейро понадобилось несколько секунд.

— Предположим, не только она, но и продавец, и нотариус, и твой тренер по боксу. Но ты прав, поехали.

Конечно же, все мелочи предусмотреть невозможно. Но то, что дом почти пустой, я из головы выпустил. А ведь составлял список необходимого! Наверное, он так и остался лежать в аптеке под прилавком.

Но вспомнил я об этом только когда мы загнали джип во дворик и я открыл дверь.

— Черт, забыл совсем. У меня ведь нет ни посуды, ни белья. Короче, пусто всё.

— Ерунда, купим, — махнул рукой Барба Роха. — Радио у тебя тоже нет?

— Смеётесь? Это предмет роскоши! Хотя я знаю место, где есть всё нам нужное. В том числе и приёмник.

— Дом аптекаря? — хмыкнул Пиньейро. — Там, наверное, уже наследники всё размели.

— У него не осталось прямых наследников.

— Можно проверить, Мануэль, — влез в разговор Яго. — Тихо пойдем, возьмем что надо. А не выйдет, тогда уж купим. Если что, у меня лишних денег нет.

— С кем я связался? — улыбнулся Барба Роха. — А ведь скажете потом, что обнесли дом покойного ради дела революции.

Естественно, мы пообедали — даже в пригороде Гаваны полно мест, где можно сделать это недорого и быстро. Если повезет, то даже вкусно. А потом поспали — всё же дорога выматывает, да и перед ночным походом надо отдохнуть. Особо за временем не следили — главное, чтобы была ночь.

Небо безоблачное, луна идет к полнолунию, так что фары можно и не включать. А на склонах тарахтеть тихонечко накатом. Доехали до нужного места практически незамеченными. Оставили джип за углом и пошли, прячась от лунного света под заборами.

Дом Альвареса никуда не делся, так и стоял темной коробкой. Впрочем, кое-что поменялось с тех пор, как я отсюда ушел: на дверь приклеили бумажку с печатью. Значит, полиция здесь побывала. Кумушки тогда не просто языками махали.

Мы переглянулись, и Барба Роха хмыкнул:

— Отличная защита. Входи, хозяин.

Я вытащил ключ из-под цветочного горшка и отпер дверь. Скрип петель среди ночи зазвучал как сирена.

Внутри пахло пылью и затхлостью. Я первым делом зашторил окна, щёлкнул выключателем. Свет лампы вырвал из тьмы знакомую обстановку. Только холодильника не было — на его месте зияло пустое пятно. Наверняка кто-то расторопный в полиции решил, что на его кухне это чудо техники будет смотреться намного лучше. Зато мебель, шкафы, кухонная утварь — всё оставалось. Наверное, не уместилось, и стражи порядка оставили это добро на следующий заход.

Мы работали быстро. Радиоприёмник сняли с полки, обернули в скатерть и осторожно уложили. Я сгреб посуду в две наволочки, проложил постельным бельём, чтобы не звенело. Ну вот, прибарахлился. Выключили свет и направились к выходу.

Мы вышли на улицу. Вроде тихо. И тут сзади закричала женщина. Голос её разорвал тишину:

— Воры! Зовите полицию!

Наверняка это беспокойная сеньора Варгас, или как там зовут эту каргу, сующую нос во все дыры. Мы замерли лишь на миг. Барба Роха рявкнул: «Быстро!», и мы, не оборачиваясь, понесли сумки к джипу. Женщина всё кричала, но догонять не решилась. Если кто и выскочил ей на помощь, мы не узнали. Через минуту мотор джипа взревел, и тёмная улица снова опустела.

Первые несколько дней прошли в обустройстве дома. Мы привезли две старые кровати, найденных на каком-то складе, стол, несколько стульев. Жить стало лучше, жить стало веселее, как писали на каждой стене перед войной. Большая часть лавок и магазинов, действительно, была закрыта. На улицах, несмотря на приближающееся рождество, царила атмосфера тревоги. Люди спешили по своим делам, не задерживаясь, избегая взгляда друг друга. Иногда, проходя мимо группы солдат, я видел, как их глаза скользят по прохожим, оценивая каждого. Казалось, город замер в ожидании чего-то неизбежного. Боязнь витала в воздухе. Не открывались лавки, магазины. Вечером улицы пустели, лишь редкие автомобили проезжали по ним.

Утром, пока я готовил завтрак, Пиньейро сидел у радиоприемника, слушая новости. Он внимательно ловил каждое слово, время от времени что-то записывая в свой маленький блокнот. Повстанческие радиостанции были довольно маломощными, передачи часто прерывались помехами. Но можно было еще слушать испаноязычную станцию из Флориды. Те пытались подавать новости нейтрально, но скрывать, что ситуация для Батисты становится всё хуже, не могли.

Пиньейро периодически куда-то пропадал. Он уходил рано утром, возвращался поздно вечером, его лицо было уставшим, но глаза светились каким-то внутренним огнем. Он никогда не рассказывал, куда ходил, что делал, и я не спрашивал. Сантьяго тоже уходил вместе с ним. Я оставался один в доме, разбирая новые газеты, пытаясь понять, что происходит в Гаване, на Кубе, в мире. Постепенно картина прояснялась. Режим Батисты трещал по швам. Повстанцы продвигались вперед, их успехи становились все более очевидными.

Потом Барба Роха начал использовать меня. Сначала это были простые поручения — отнести письмо одному человеку, забрать записку у другого. Я ходил по городу, стараясь быть незаметным, смешиваясь с толпой. Записочки были зашифрованы невинными сообщениями. «Мануэль привезет рыбу в пятницу к дяде Игнасио». Или что-то вроде: «Завтра жду тебя у церкви. Принеси мне булочки». Но я знал, что за этими невинными словами скрываются какие-то приказы.

Как-то Пиньейро притащил армейскую рацию. Я таких не видел. Понятно, что старая и потертая, и весь набор выглядел так, будто скоро понадобится банка черной краски, которой всю эту технику надо было покрыть в три слоя перед тем как выбросить, но такое не встречал. Здоровенная дура, пять с лишним кило веса, с трудом влезла в противогазную сумку, но простая до изумления: ручка переключения каналов, регулятор громкости, да щель динамика. Ну и антенна — отдельное веселье, складная, но всё равно длинная и капризная. На испытания отправили, как водится, меня — самого молодого. Я гонял по округе, щёлкал тангентой, слушал хриплый треск и искаженные голоса. Плечи, правда гудели к концу дня, потому что аккумулятор у приборчика жил крайне мало. Вестимо дело, продукт был американским, изготовлен какой-то «Сентинел» и звался PRC-6.

Наконец, наступил Сочельник, Ночебуэна. Атмосфера в Гаване была необычной. На улицах, несмотря на тревогу, царила праздничная суета. Люди спешили купить подарки, украшали дома. Вечером, ближе к полуночи, мы с Пиньейро и Сантьяго отправились на рождественскую мессу. Церковь была заполнена до отказа. Свечи горели, бросая мягкие, мерцающие отсветы на лица прихожан. Пахло ладаном, воском и чем-то неуловимо праздничным. Голоса хора звучали чисто и проникновенно, наполняя зал гармонией. Я стоял рядом с Пиньейро, слушая проповедь священника, и думал о своей жизни, о своем пути.

После мессы, когда мы возвращались домой, я не выдержал.

— Амиго Пиньейро, — сказал я. — Какова цель нашего пребывания здесь, в Гаване? Мы же ничего не делаем. Только сидим и ждем.

— Луис, — подумав, тихо сказал он. — Надо научиться ждать. Это главное для разведчика. Ждать и наблюдать. Как рыбак ждет, когда рыба клюнет. А о задании ты узнаешь в нужный момент. Ведь ты сам говорил, что если вдруг тебя арестуют, лучше будет ничего не знать.