Кондитер Ивана Грозного (СИ) - Смолин Павел
Еще одна пауза, но Данила давить взглядом не пытается — напротив, как-то жалобно смотрит на демонстрирующего чудеса выдержки игумена. А ведь с ним «легенда» не согласовывалась, и он все это слышит впервые. Или не верит? Не может не верить — слишком много он обо мне знает, и человек я в его глазах не иначе как Богом поцелованный.
— Род Палеологов — плоть от плоти самой Веры Христианской, — задумчиво протянул Алексей. — И коль осталась благодать на одной лишь Руси Святой, кому как не Палеологу предостережение об испытании тяжком нести? Не из ненависти Господь испытания шлет, а из любви великой. Предупреждение сие призвано помочь нам достойно подготовиться и преодолеть испытание Его, не с гордынею, но со смирением и радостью от усердного труда в сердцах и молитвах. Гелий Давлатович, дозволишь ли тайною сей с Его Высокопреосвещенством поделиться? Кому, как не ему об испытании тяжком печься?
— Буду очень благодарен, батюшка Алексей, — благодарно поклонился я. — Спасибо, Данила Романович, — поклонился и гостю. — Что в такую даль приехал и дозволил мне душу облегчить. Тяжко было в себе это носить, но клятву давал строгую.
По лицу Данилы пробежала отражающая лихорадочный мыслительный процесс волна. Поднявшись со стула, он заявил:
— Письмо Государю отправить надобно. Степан, — обратился к слуге. — Неси потребное.
На пергаменте поди писать будет. Немного завидую, но сам намерен пользоваться бумагой — она мне больше нравится.
Глава 25
Бывают в Православии праздники, которые затмевают собою пост, но бывают и такие, которые поста не отменяют, и праздник Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня как раз из таких. Все продукты животного происхождения — и даже рыба! — сегодня под запретом. Тем не менее, за два проведенных в этом времени месяца я привык к системе постов, и от приготовления праздничной трапезы запрет на ряд ингредиентов меня не отвадил.
Я ведь даже и не врал — реально интересно вниманию элитарного едока Данилы свои поделки представить, монахи-то к скудному питанию привыкли, а этот с самим Государем регулярно пирует. В том числе и в очень постные дни навроде сегодняшнего. Неужто хлебом постным с кваском жиденьким в такие праздники Иван Васильевич ближников потчует? Ну… Так-то может на самом деле, чисто крепость Веры и смирение продемонстрировать с кокетливым юродством.
Но, полагаю, редко — это же еще от викингов традиция идет, «Ярл обязан поить и кормить своих воинов». Трапеза в этом ключе не просто «вкусно покушать», а настоящий ритуал, направленный на поддержание легитимности Царя. О странных порою тратах государственного бюджета я еще в прошлой жизни думать отучился из-за полной бесполезности подобных мыслей, но невольно закрадывается в голову вопросик — это в какие деньжищи пиры Государевы обходятся? Ай, не мои деньги, не мои проблемы, пусть себе с Богом сами копеечки распределяют куда считают нужным.
Обычно в праздники гнёт поста снижается, но не в этот. Сегодня положено не отвлекаться на вкусности, а думать о страданиях Спасителя нашего на Кресте и великой его жертве. Сам Крест — не только орудие победы Веры, но и символ страданий. Пост в этой связи — малая жертва и выражение соучастия в страданиях. Ну и старое доброе смирение никто не отменял — под него вообще вся монастырская система заточена.
Празднование началось заранее — вчерашним вечером мы дружно направились в храм на Всенощное Бдение. Данила Романович многочасовую службу отстоял как надо — сказывается привычка и самая настоящая Вера, наличие которой в государственном деятеле такого уровня меня, если честно, поражает. Удержать ее с высоты профессиональной деформации — настоящий подвиг, который здесь никто кроме меня не оценит: все Веруют, без оговорок и исключений, разве может быть иначе?
Главной частью нынешней Всенощной был Чин Воздвижения Креста — в середину храма вынесли украшенный цветами деревянный крест, который одетый в фиолетовые, максимально «парадно-сакральные» одежды медленно, пять раз к ряду, с великой торжественностью поднимал («воздвигал») крест, обратив его под наше хоровое «Господи, помилуй!» (повторяется ровно сотню раз) на все стороны света — на Восток дважды.
На Север — символическая молитва о всей Церкви и мире. Запад — молитва о странах, лежащих во тьме неверия. Католики там, а то и вообще протестанты — о таких только молиться. Юг — молитва о странах, исповедующих Пресвятую Троицу. Восток — молитва о православных странах и их власти. Снова Восток — символ ожидания Второго Пришествия Христова. А батюшка игумен, надо признать, крепок — крест-то тяжеленный.
Всенощная органично перетекла в утреннюю Божественную Литургию с направленными на прославления Креста песнопениями и чтением настоятелем Евангелия. После этого Алексей выдал нам всем известное, но всегда уместное для напоминания поучение, разъяснив духовный смысл Крестных страданий Христа и значение крестоношения для каждого доброго христианина.
В тени… Нет, какая там тень, «в свете» — вот так лучше! — Креста суждено пройти всему сегодняшнему дню: простоявшая всю ночь на ногах с песнопениями и молитвами братия являла похвальное духовное рвение, продолжая распевать «Спаси, Господи, люди твоя…» и «Вознесыйся на Крест волею…» уже в частном и необязательном порядке.
— Ох, благостно! — потянулся Данила, когда мы вышли из храма. — Притомились, батюшка? — участливо спросил настоятеля.
— Не труд сие, но радость великая, — скромно ответил Алексей, и мы направились к «дому», переодеться к трапезе.
— Воистину одухотворяющая служба, — продолжил отвешивать комплименты хозяину «дома» государев человек. — Пребывая в миру, по немощи своей привыкаешь к службе Церковной, и забываешь, что за словом песнопений стоит. На бдении твоем всенощном, батюшка Алексей, ясно грешный я сие ощутил.
— Сама благодать Святого Духа сердце твое умягчило, Данила Романович, — похвалил боярина за духовный подвиг Настоятель. — Да очи наши душевные отверзло, дабы зрели мы славу Господню, а не тщету земную.
— Истинно так, батюшка, — порадовался за монастырский уровень благодати Данила. — Мал храм стенами, да велик молитвою! Возглашали мы их при свечах, и стены храма сего словно раздвинулись, аки стены тесных катакомб от молитв первых христиан.
Ишь как загнул!
— Спасибо тебе, батюшка, за то, что явил нам силу Креста Господня не на словах, а на деле. Даруй нам, властям мирским, хоть крупицу того предстояния в истине, какие зримы в во всей братии сей ночью, — склонил голову, попросив благословления.
Игумен радостно улыбнулся — приятно такие слова от представителя высшей мирской власти слышать — и поднял руку для благословения:
— Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь. Слышу от тебя, чадо боголюбивое, глагол Веры истинной, и сие есть для иноческого сердца сладостней мёда. Даруй тебе Господь в суете мирской память о сем часе предстояния, дабы как воздвизался Крест на четыре стороны, так и душа твоя в житейском море на все четыре ветра непоколебима была стоянием в Вере и Правде.
Ух, красиво! Тоже хочу «на все четыре ветра», но не полезу Таинство чужое нарушать из одного лишь тщеславия поганого. Быстренько переодевшись, я отправился на кухню руководить финальной стадией процесса. Украшенные мешками, осунувшиеся — тоже Всенощную с Литургией стояли — лица кухонной братии и занявшего вакансию лиходея-Михаила главного повара батюшки Филарета (не тот самый, просто имя такое же) несмотря на усталость светились решимостью не ударить в грязь лицом перед таким уважаемым человеком. Отсутствие диверсий гарантированно и так, но по кухне шляется аж пятерка дружинников Данилы, что гарантирует порядок вдвойне.
Когда все было готово, сервировано и сгружено в «зону для выдачи», я трусцой сбегал домой, чтобы переодеться еще раз и не забыл умыть рожу и руки в бочке по пути. Управился вовремя — на выходе столкнулся с игуменом и Данилой, которые, в отличие от меня, успели немного отдохнуть, поэтому всю дорогу до столовой и немножко в ней, до самого начала трапезы, вели религиозного толка разговоры, причем на недостижимом и не понимаемом мной уровне. Удивительно — дядюшка-то юрист, а не богослов, а шпарит не хуже того же епископа! Воспитание и образование такие, без богатого пласта Православия никак.
