Кондитер Ивана Грозного (СИ) - Смолин Павел

Если нечем кормить оторванного от земли работника, хуже развиваются не-продовольственные сферы жизни: промышленность, строительство, сфера услуг, научный комплекс, военное дело… Да всё! Есть и еще более страшная составляющая: хронически недоедающий организм не развивается на весь свой генетический потенциал. Физически — рост, мышцы и остальное — и физически-ментально, потому что мозг жрет очень много калорий и густого коктейля из синтезируемого организмом добра. Синтезируемого из поступающих из вне витаминов, минералов, аминокислот и всего остального. Вероятность того, что выросший на полуголодной диете человек окажется глупее полноценно питающегося очень высока, и как ни пытайся вдалбливать ему знания, умения и навыки, этот чисто физиологический изъян уже не перекрыть.

Аккуратно подсветив кучку семян с одной стороны лучиной, с другой — лампадкой, я вздохнул о нормальных окнах: день за окном, чуть после обеда, а в келье ни зги не видать!

Это — не панацея. Я не Господь, и мне не дано накормить и обогреть всех обездоленных. Это — чуть больше витаминов и богатства вкусовой карты. Это — чуть больше полученных в обмен на затраченные калорий. И уже одно только это — десятки, сотни, тысячи и миллионы спасенных от голодной смерти жизней, если смотреть на десятилетия вперед…

— Одно, два, три… — дрожащим от груза ответственности пальцем выбрал я из скудной тучки кукурузные зернышки. — … Одиннадцать, — закончил отсчет.

Мелкие, бледные, совсем не такие, как привычные мне монструозные ядрища, прошедшие через многовековую селекцию, но это — определенно кукуруза. Америка-то уже открыта, и почему бы какому-нибудь предприимчивому деятелю не начать торговать «маисом»?

— Одно, два, три… — крохотных семечек помидора набралось аж двадцать три.

— Одно, два, три… — семнадцать семечек подсолнуха.

Четырнадцать — укроп.

Тридцать одно — петрушка.

Восемь семечек тыквы.

Семь зернышек фасоли.

Десяток семян кориандра.

И — последнее — семь семечек перца. Полагаю — острого.

Ненасытна скотская человеческая сущность — мне до дрожи захотелось заполучить еще и картошку. Найдется ли на Руси человек, способный в случае нужды обойти весь мир, обменяв вот эту гору бесполезного серебра на огромный мешок живых и полезных семян?

Пользуясь случаем, выражаю уважаемым читателям благодарность за внимание к моему творчеству. Спасибо! Поставьте, пожалуйста, лайк:)

Глава 23

Привычное чтение Поучений за обедом двенадцатого сентября было решено заменить на рассказ вернувшегося вчера вечером батюшки келаря о его командировке:

— Добрался я, грешный, до Москвы, подати как положено сдал, и угодно было Господу столкнуть меня с Владыкою Евфимием. Велел он вам поклон передать, — Николай поклонился. — Здоров милостью Божьей, и вам того ж желает.

По столовой пробежал оживленный гул — приятно, что Владыко нас не позабыл.

— Владыко оказал мне милость великую, удостоив чести присутствовать на празднике пред очами самого Государя нашего Ивана Васильевича.

— Ишь ты! — такого формата был пробежавший снова гул.

— Какая то была картина! — раскинув руки, многообещающе начал келарь. — Строгая, величественная, сердце умиляющая! Воздух, как и у нас здесь, уж осенний, а солнце сияло, словно Любовью Божьей освещая столицу Святой Руси! Народу — тьма тьмущая! Всех, от бояр в парчовых шубах, будто коврами расшитых, до простых горожан да посадских. В центре всего — помост большой, а на нем два Престола: Царский и Митрополичий.

Мы дружно перекрестились, и Николай продолжил:

— Зазвонили колокола сорока сороков, и вышел из Успенского собора сам Владыка Макарий, Митрополит всея Руси, в ризах златых, с панагией, с ним — весь освященный собор. Лики у всех светлые, да строгие. А следом — он. Государь Иван Васильевич.

— Каков он? — не удержался «батюшка из зала».

— Не описать словами, — сильно подвел нас всех батюшка келарь, впрочем, честно попытавшись. — Лик его не грозен был, но одухотворен, словно у инока-молитвенника. Очи его горели, в них узрел я молитву истовую и могущество Богом данное. Одеяние на нем красоты несказанной, бармы златотканные, шапка Мономаха на челе, что всем царям царица. Стал он рядом с Высокопреосвященнейшим Владыкой, и замерли мы, на площади стоящие.

Мы здесь в столовой тоже замерли.

— Возгласил Владыка «Благословено царство Отца и Сына и Святаго Духа!». И пошел молебен о здравии Царя и всего народа христианского.

— Помолимся за здравие Государя и Владыки, братья! — прервал рассказ игумен.

Помолились, и Николай продолжил:

— Опосля молебна главное действо началось, «Многолетное». Поднял Владыка Макарий руки к небу и громогласно, так, что эхо по всей площади прокатилось: Великому Государю Царю и Великому Князю Ивану Васильевичу, Самодержцу, многие лета!

Громкий крик батюшки келаря прокатился по столовой, протиснулся в окошки с дымоволоками и свободною птицей полетел по монастырю.

— И в тот же миг весь народ, от мала до велика, тысячами уст, единым сердцем, вскричали в ответ: «Многая лета!». Гул такой поднялся, что земля, почудилось мне, задрожала. Голоса слились в единый поток, возносясь к самому Престолу Господню. Стояли мы, и слезы текли из наших глаз — не слыхал и не видал я, братья, никогда ничего столь сильного, столь соборного. Не просьба то была, но исповедание веры в царя, данного нам Богом, и молитва за всю Святую Русь.

Эх, красиво конечно, я бы посмотрел да покричал со всеми «Многая лета!», но ох как в Москву не хочу. А туда мне, походу, дорога скорая. Вчера еще батюшка келарь приехал, и, как обещал, новости мне привез, да не на словах и даже не письмом, а в виде поставившего весь монастырь с округою зловещего предупреждения, что к нам изволят приехать Данила Романович Захарьин-Юрьев. Мой родственничек и Дворецкий Его Величества.

«Дворецкий» здесь — не невозмутимый мужик непонятного возраста в костюме, а глава Дворецкого приказа. «Дядюшка Данила» в нем служит главным судьёй, что, если пренебречь рядом нюансов, можно смело приравнять к главе МВД, ФСБ и Следственного Комитета в одном лице. Это — не просто боярин из вершин общества. Это — важнейший государственный деятель, способный одним ленивым жестом уничтожить любого провинившегося.

Встретить ТАКОГО гостя «как есть» совершенно невозможно, поэтому, за исключением перерыва на обед (завтрак упразднили из-за спешки), все мы тут трудимся (ладно, я ничего не делаю, только шмотки лучшие приготовил) на единую цель — обеспечить уважаемому человеку достойный прием.

По посаду, вдоль маршрута следования «дяди Дани» пробежались «боевые послушники», велев хозяевам немедленно выровнять заборы и привести в должный, опрятный вид просматривающиеся с дороги части дворов. В самом монастыре был отмыт каждый камешек, каждый закуток, а храм в честь такого случая было решено побелить заново. По всему монастырю интенсифицировали и без того ведущиеся в преддверии сезона дождей работы по выстиланию монастырских дорог и тропок досками.

В день торжественной встречи путь Данилы будет устлан коврами, которые сейчас выбивают от пыли и немножко стирают. Батюшка игумен в парадных шмотках крутился у зеркала аки девица, не забывая поучать вызванного «на ковер» меня:

— Ты, Гелий Давлатович, пред Данилою Романовичем не робей. Ты — самой царицы Софьи Фоминичны родич, природный Палеолог, и стало быть самому Государю нашему Ивану Васильевичу родня. Род Захарьиных-Юрьевых корнями вглубь Руси уходит, накрепко с нею самой связан, и Данила Романович — главный Государев судия. Велико могущество рода его, да только тебе, Гелий Давлатович, однова не ровня он — выше ты его по крови.

Охренеть. Я то-думал да, уважаемо, но чтобы НАСТОЛЬКО⁈

— София Фоминична бабкою Ивану Васильевичу приходится, — продолжил Алексей, устало опустившись на скамеечку у стены справа от меня. — Женою прошлого Ивана, прозванного Великим. Племянница последнего императора Ромейского, Константина XI Палеолога.