Гнев Несущего бурю (СИ) - Чайка Дмитрий

Я задрал голову наверх и занялся единственным доступным мне развлечением: смотрел, как тучки бегут по небу. Есть еще, конечно, Поликсо с ее душещипательными беседами, но отнести эти визиты к развлечениям нельзя никак. Ей я тоже готов выпустить кишки. Эта тетка надоела мне до крайности. Стокгольмский синдром? Нет, не слышал. Солнце уже село, и она снова приперлась и кряхтит у меня над головой. Это она устраивает свою тяжеловесную корму на чурбаке, с которого согнала собственного стражника. Я ее узнаю даже без слов.

— Ты там живой, царь? — произнесла она привычное приветствие.

Я отвечать не стал, решив привнести интригу в наши отношения. Просто сижу и молчу, пока она озадаченно сопит.

— Эй? — в ее голосе послышалось удивление. — Ты чего молчишь?

Я снова не стал отвечать, наслаждаясь своим ураганным чувством юмора. Нет, во мне и впрямь пропал комик. Я бы стадионы собирал. Хотя нет, стадионы вряд ли. Но уж дома культуры точно! Вон как усиливается сопение, означающее, что обширная задница царицы начала покидать пенек. Тень, закрывшая собой небо, ознаменовала собой появление царицы Поликсо над темнотой моего колодца.

— Э-эй! — услышал я требовательный голос. — Ты живой? Почему молчишь?

Она повернулась к страже и прокричала густым басом.

— Эй, бездельники! Почему он молчит?

— Не знаем, царица, — послышались растерянные голоса. — Еду спустили, как обычно. И ведро для нужды тоже. Живой был.

— Факел мне! — решительно произнесла Поликсо, и уже через минуту в черную темноту проема полетела связка горящих веток.

— Ты там совсем сдурела, старуха? — заревел я, закашлявшись в густом дыму. — Просто посветить не могла?

— Не могла, — обиженно поджала губы Поликсо, снова устраиваясь на пеньке.

Я же, матерясь на трех языках, сбил пламя и теперь сидел, выплевывая собственные легкие в надсадном кашле. Проветрить колодец не так-то легко, можете мне поверить. Нужно еще дождаться, когда ветки перестанут тлеть, а дым улетучится. Он, кстати, почему-то совсем не спешит этого сделать, наверное, вступил в сговор с моими врагами. Одна радость. Проклятая тварь, что грызет меня день и ночь, теперь тоже испытывает легкий дискомфорт.

— Корабли твоих купцов на север плывут, — сказала она мне, решив сегодня не предлагать вина. Видимо, за плохое поведение. Впрочем, я еще ни разу не согласился, так что невелика потеря.

— А зачем они туда плывут? — озадаченно спросил я.

— Убегают на Сифнос, — злорадно ответила Поликсо. — Жена твоя с гекветами решила с Сидоном сцепиться. Времени лучше не нашла, дуреха. Скажи, царь, она у тебя на голову скорбная? У Эшмуназара боевые корабли хоть и похуже, чем у тебя, но их почти столько же. А если он царей Тира и Библа в эту войну втянет, то тебе конец. Биремы твои перетопят, а Кноссо, пса зловредного, быками разорвут. Только я одного боюсь…

И тут она мерзко захихикала, что в ее исполнении звучало совершенно адски.

— Боюсь, что потом еще одна война случится, — просмеялась она, наконец. — Цари поссориться могут, выясняя, кто именно его казнит. Я сама подумываю его выкупить и потешиться вволю. Я теперь девушка богатая. Могу себе небольшие слабости позволить.

И она снова засмеялась, жутко довольная собой. Журчание вина над головой намекнуло на то, что царица трезвая спать не ложится. Кувшин каждый вечер! Прилично. Это мне историю Александра Македонского напомнило. Мальчишка с малых лет пил неразбавленное — в Пеллу не дошли обычаи Греции — и к моменту смерти был законченным алкоголиком со всеми признаками разложения личности. Тут пока с личностью было все в порядке. То ли покрепче оказалась тетка, чем легендарный завоеватель, то ли пить начала только недавно. На радостях.

— Если мои люди решили войну начать, — ответил я с уверенностью, которой вовсе не ощущал, — значит, они знают, что делают.

— Посмотрим, посмотрим, — благожелательно ответила Поликсо. — Мне даже интересно стало, а чем это все закончится. У меня с тобой вечный мир, с сидонянами и библосцами тоже отношения неплохие. Да и золота теперь столько, что я себе целый флот могу построить. Кажется мне, царек, что в этой войне победит кто-то третий. А тебе что кажется?

— Мне кажется, тебе спать пора, — ответил я. — Ты слишком много пьешь, старуха. Боги нашлют на тебя безумие.

— Вот ты грубиян, все-таки, — Поликсо совсем не обиделась. — А я еще хотела на пир тебя пригласить. Хочешь, царь, поесть человеческой еды? Хлеба свежего, жареного ягненка? Ягненок нежный будет, молочный еще. Косточки такие, что во рту тают. С травами! Ты у себя такого точно не пробовал. У вас там дерьмо какое-то из рубленого мяса делают. Не понимаю, зачем хорошее мясо портить. Ну что, хочешь на пир?

Хотел ли я? Да я чуть слюной не захлебнулся, представляя себе жареное на углях мясо, посыпанное крупной морской солью… с тмином… чесноком… и веточкой розмарина…

Я шумно сглотнул, очень надеясь, что наверху этого не услышали, и призадумался. А с чего бы это такая щедрость? Не замечена старуха в добросердечии. Ну, конечно же! Пир! Пир — это когда много гостей. А главное блюдо на этом празднике — именно я, а вовсе не ягненок. Царь Эней, сын Морского бога. Грязный, вонючий, со спутанными волосами, в расчесах от укусов вшей. Хотя, тут навряд ли этим кого-нибудь удивишь, но тем не менее, для полноты картины…

И вот сидит этот человек, еще недавно внушавший ужас всей окрестной гопоте и, жадно давясь, рвет руками мясо. И жрет, жрет, жрет. А по его отросшей бороде течет ароматный мясной сок. А потом его снова сажают в яму, и это станет последним отделением концерта, не менее важным, чем сам пир. И тогда гости, увидев настолько волнующее зрелище, призадумаются. И вот этого человека мы боялись? Да он же полное ничтожество. Мы же сами это видели. И понесется по островам сплетня, обрастая подробностями с каждым новым рассказчиком. И репутация моя будет уничтожена. А ведь она и так едва висит на волоске…

— Так что, хочешь пировать, царь? — вкрадчивым голоском спросила Поликсо, чем окончательно убедила меня в моей правоте. Ей мало разорить меня. Она хочет уничтожить меня совершенно, превратить в посмешище. Она бы привела меня туда силком, да только насилие ко мне применяться не может. И не даст ей это ничего. Я гордо плюну в блюдо с мясом и обматерю ее при гостях. И тогда это ее репутация будет уничтожена, а не моя. Она ведь ничего мне сделать не сможет, иначе лукканцы, не получившие выкупа, ее в порошок сотрут. Они ведь тут, на Родосе, потому что не верят этой волчице ни на обол. Я каждый день вижу то Хепу, то еще кого-нибудь из вождей. Они не позволят лишить себя обеспеченного будущего, а потому регулярно интересуются состоянием залога. Моим, то есть.

— Я приду на твой пир, царица, — ответил я. — Но у меня будут условия.

— Условия? — Поликсо так удивилась, что чуть не упала в колодец, пытаясь разглядеть в кромешной темноте комика столетия. — Ну, говори!

— Пир состоится завтра в полдень, — ответил я. — Но из ямы я выйду прямо сейчас. Мне нагреют воды, чтобы помыться. Принесут золы и трав для волос. Дадут гребень, новую одежду и острый нож, чтобы подрезать ногти. Я высплюсь на хорошей кровати, а рабыня расчешет мне волосы с маслом, чтобы убрать вшей. На пиру я сижу на главном месте. Ты не говоришь ни одного обидного слова в мой адрес и занимаешь ложе только тогда, когда я разрешу. Если ты согласна, то, так и быть, я почту присутствием твое торжество.

— Зря ты отказываешься от вина, царь! Попей, — спокойно сказала она, а я ощутил, как по макушке, шее и плечам потекли кисловатые капли. Мне досталось примерно полкувшина. Неужели Поликсо сегодня ляжет спать трезвая?

1 Бирута — совр. Бейрут. В это время был крайне незначительным населенным пунктом, зависимым от могущественного Сидона.

Глава 19

Год 3 от основания храма. Месяц девятый, Дивонисион, богу виноделия посвященный. Самое его начало.