Деньги не пахнут 5 - Константин Владимирович Ежов
Вчерашний гала-вечер на яхте растянулся до трёх ночи: смех гостей эхом отражался от бортов, шампанское шипело в бокалах, оставляя пузырьки на губах, и воздух был тяжёлым от ароматов сигар – густых, с ноткой ванили и дыма. Сон выхватил всего два часа – коротких, прерывистых, под гул кондиционера, что жужжал, как потревоженный шмель, – а потом сразу инспекция, с её пыльными дорогами, скрипом ботинок по гравию и потом, что стекал по спине под рубашкой. График выматывал, как марафон по жаре, но сожалений не было – ни тени, только тихая гордость, теплая, как луч солнца на ладони.
"Ведь удалось собрать капитал, не зря старались". Теперь – пора в бой по-настоящему, к запуску фонда, где каждый шаг отдавался эхом в мыслях. Регистрация уже закрутилась: по последнему письму в почте, фирма встанет на ноги через три месяца, с хрустом свежих документов и запахом типографской краски. На деле же хедж-фонд не взлетит с места в карьер – обычно это полтора года мук, от девяти месяцев до года, пока всё не устаканится, как после бури.
Две главные ловушки тянут время: сбор капитала и мягкий запуск. Сбор – это танец на минном поле, где встречаешь богачей в их особняках, с коврами, что пружинят под ногами, и воздухом, пропитанным кожей и полиролью, объясняешь стратегию инвестиций – слова льются, как мед, но внутри ноет от унижения, – и чуть ли не на коленях молишь:
– Вложите, ради всего святого.
В 2013-м по Штатам хлынуло больше шестисот новых фондов ежегодно – стая голодных волчат, рычащих и толкающихся за место у кормушки, и среди этого гвалта, где визжат цифры, хрустят контракты и воняет потом отчаяния, как выделиться, как не утонуть в серой массе?
Конечно, через вихрь светских раутов и конференций, где воздух дрожит от шелеста дорогих платьев, что скользят по паркету, как шёлк по обнажённой коже, и от низкого гула голосов, переплетающихся с аккордами струнного квартета, – там, в этом хороводе, рождались связи, хрупкие, как паутинка под утренней росой, но цепкие, способные удержать внимание, словно магнит – железную стружку. Отчаянные попытки прорваться сквозь толпу, где пот смешивается с ароматом дорогих духов – тяжёлым, как мускус, с ноткой сандала, – и звон бокалов эхом отзывается в ушах, напоминая о цене каждого рукопожатия: тёплого, чуть липкого от нервного пота.
Но это лишь вершина айсберга, холодного и неумолимого, как океанская волна, бьющая в борт яхты. Ещё ждал роуд-шоу – месяцы скитаний по мегаполисам, где колёса самолёта стучат по взлётной полосе с гулким рокотом, а в номерах отелей простыни холодят кожу, пропитанные запахом стирального порошка и чужой тоски. Встречи с инвесторами – часами, что тянутся, как жвачка, полными их многословных историй: басовитый голос, вибрирующий в воздухе, как далёкий гром, и пальцы, барабанящие по столу, оставляющие влажные следы на полированном дереве, – а потом, в конце, лёгкий кивок, как хлопок двери, и ты на улице, под дождём, что хлещет по зонту, стуча по нейлону, словно насмешка.
Обычно этот марафон выжимает соки из души за полгода – пот, что капает с висков, скрип кожаных портфелей, пыль городских улиц, что оседает на ботинках, – но здесь всё перескочило разом, как прыжок через пропасть, благодаря той буре славы, что разразилась после скандала с "Эпикурой". Кто-то мог бы фыркнуть, сморщив нос от горечи кофе, остывшего в чашке: ну и что в том особенного, растревожить на экране какого-то белого воротничка, заставить его щёки вспыхнуть румянцем, а слова – заплетаться в узел? Но когда это сплелось с битвой китов в "Голдмане" – той схваткой, где ставки взмыли, как волны в шторм, с солёным привкусом адреналина на губах, – и с тем безумным "олл-ином", где сердце колотилось в унисон с тиканьем биржевого экрана, эффект вышел оглушительным, как взрыв фейерверка в ночном небе.
Большинство богачей держали счета у управляющих "Голдмана" – тихих, как тени в дорогих костюмах, с кожей, пахнущей дорогим лосьоном после бритья, – и вот они, лениво потягивая виски с кубиками льда, что позвякивают, как монеты в кармане, спрашивали у советников:
– А что там за парень?
И в ответ – потоки деталей, шепотом, с хрипотцой в голосе, как от сигаретного дыма, что висит в воздухе конференц-зала: истории, что липнут к ушам, оставляя послевкусие интриги. По крайней мере, многие из тех, кто вчера на яхт-клубе – под солёным бризом с океана, где паруса хлопают, как крылья чаек, и шампанское пенится, щекоча нёбо, – подходили ближе, уже зная про алгоритм, его хитрые виражи, что кружат в уме, как вихрь листьев в осеннем ветре.
"Влияние гала-вечера тоже не подкачало". Аналитик из "Голдмана", что смело швырнул десять миллионов на аукцион – голос его прорвался сквозь гул, как треск ломающегося льда, и воздух сгустился от любопытства, – если это зажгло искру в чьих-то глазах, то искра разгорелась пожаром: звонки в "Голдман", шорох бумаг под пальцами, объяснения алгоритма – круг замыкался идеально, как шестерёнки в часах, тикающих в тишине библиотеки. Налоги ушли в тень, а маркетинг расцвёл, как тропический цветок под лампами, и если такая волна накатит дальше, то полгода на сбор капитала сожмутся до пары недель – вспышки встреч, хруст визиток в кармане, запах свежей типографской краски на контрактах.
"Мягкий запуск, пожалуй, и не понадобится". Это та фаза, где фонд шевелится робко, с малой кучкой денег от инвесторов – как пробный заплыв в мелкой воде, где волны ласкают лодыжки, прохладные и манящие, чтобы проверить, держит ли стратегия удар. Даже если во время сбора капитала обещают золотые горы, деньги не хлынут рекой сразу – ждут, затаив дыхание, с лёгким трепетом в пальцах, пока не увидят прибыль, что заискрится на экранах, как солнце на воде. Обычно три-шесть месяцев этой томительной игры – шорох отчётов, скрип стульев в офисе, кофе, что
