Патриот. Смута. Том 5 (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

— Так… — Настоятель сопел рядом. — Господарь, почем я знаю. Они же воинством ушли большим. Кто остался, как понять-то. Кто-то есть, да вот кто и сколько.

Ага, это тоже интересно.

— Сколько, примерно, отец?

— Думаю… Тысяча. Там же из Лебедяни подошли, еще с Ливен. И все к бродам Талицким двинулись. — Он сделал паузу, опять вздохнул. — Тебя встречать. За Сосну не пускать.

— Знаю. А я вот здесь. — Улыбнулся, хлопнул его по плечу.

Посмотрел еще, обдумал. В целом складывалось все у меня. План действий получался стройный и бодрый. Рисковый, но это уже в обыденность вошло.

Задумался.

Постояли мы здесь еще некоторое время. Махнул рукой.

— Спускаемся.

Настоятель опять двинулся первым.

— Яков, сотник моих людей разместил, коней разместил. — Начал я. — Если есть, чем у тебя, отец, корми. И скажи мне, где у тебя здесь разместиться?

Он остановился, задумался на миг.

— В домах жилых людей бы твоих поставил, сколько поместиться. Монахов потеснил бы. Или вон при храме ночь бы провели. В молитве за дела твои. Людям твоим обсохнуть нужно, с дороги-то. Нам-то здесь сидеть, об успехах твоих и рати твоей молиться. — Перевел дыхание, продолжил. — Я сейчас баньку истопить накажу.

Вот это спасибо. Это отлично. Стоило только перстень показать, и сразу же доступ ко всем благам текущего уровня цивилизации мне обеспечился. Отлично. Людям и коням нужен был отдых и уход. Ночью нас ждут великие дела.

Когда спустились и двинулись к выходу, спросил еще.

— Скажи, отец. Где мне с атаманом Елецким поговорить. Чтобы спокойно было?

— Может, здесь, в храме, в притворе?

Эка ты придумал. Чтобы я человеку в храме Божием кровь пускал и по лицу бил. Нет, так не пойдет. Да, я мирской до мозга и костей, но бойцы мои такого не поймут. Нельзя так действовать.

— Лучше уж на конюшне или в хлеву. — Улыбнулся я. — А то у него вдруг кровь из носа хлынет. Не хочу, чтобы паперть запачкал и убранство повредил.

— Как будет угодно. — Настоятель поклонился.

Разошлись мы.

Он отправился руководить снабжением моих людей и растопкой.

Я бросил взгляд на двор. Увидел татарина и остальных своих телохранителей под крышей одного из открытых стойл.

Подошел быстро.

— Мы уже тебя искать собирались, воевода. — Прогудел Пантелей.

— Угу, этот вон в себя приходит. Казачок. — Богдан улыбнулся злобно. — Зубы бы я ему повыбивал.

Татарин молчал, сидел в седле и продолжал держать связанного, но уже начавшего возиться атамана.

— Спускайте и вон в тот угол. — Отдал я приказ. Добавил. — Сейчас потолкуем мы с ним.

Мотающего головой и приходящего в сознание Ивана Волкова стащили и отнесли, куда велено.

Я, перед тем как начать с ним работать, бросил взгляд на двор.

Якова видно не было. Видимо, ушел к другой слободке, проверять — как там. Вокруг кипела работа. Бойцы чистили коней, сушились как могли. Часть из них уже разместилась в жилых помещениях монастыря. Дождь пока что прекратился, что способствовало процессу. Под присмотром монахов прямо на площади организовывалось несколько костров. Там сушилась промокшая за день одежда.

Лагерь жил своей жизнью. Функционировал хорошо, и вмешиваться было пока не нужно.

Люди знали — что кому делать.

До сумерек времени было еще прилично. Сейчас стоял ранний вечер. Распогоживаться не собиралось, солнышко не смогло прорваться своими закатными лучами сквозь серые, низкие тучи.

Хорошо. Для моего плана сырая погода — это дополнительный плюс. Лишнее прикрытие.

Повернулся.

— Спасибо, собратья. — Улыбнулся им. — Свободны. Себя в порядок приводите. Ночью дело всех нас ждет. Только никому не слова. Пока что.

Богдан с Пантелеем переглянулись, кивнули.

— Ужин сварганим, пойду, раздобуду чего. — Весело произнес казак.

— Добро. — Ответил я.

— Ну а я пока лошадьми займусь. — Это был богатырь.

Абдулла поклонился, показал на мой доспех, на мою одежду, произнес.

— Слуга твой нет. Я чистить.

О как. Хорошо. Раз сам предложил так тому и быть, но после.

— Свое вначале. — Я указал на него, махнул. — Потом придешь и мое заберешь.

Степняк поклонился еще раз и отошел на пару шагов. Начал стаскивать свои мокрые одежды. Как-то так вышло, что мы облюбовали одно из стойл. Заняли его целиком, и стало оно по-настоящему Царским!

Улыбнулся я этой мысли. Двинулся к Елецкому атаману.

Он полулежал, привалившись к стене, приходил в себя, тряс головой. Навис над ним, осмотрел. Оружия нет. Доспех с него сняли, кафтан расхлестан, ремня нет, сапогов нет. Хорошо досмотрели его мои телохранители. Подготовили к допросу. Молодцы.

— Ну что, казак, говорил нехорошее, получил по заслугам. — Я усмехнулся. — Кара тебя настигла.

— Ууу… — Он открыл глаза. — Ты.

— Я. А ты кого увидеть хотел?

— Черт, ты. — Он попытался устроиться поудобнее, но руки, связанные за спиной, не очень этому, способствовали. — Сам Воротынский нас не взял. У него пять тысяч было. А у тебя что? — Он хрипло засмеялся. — Сотня. Смех.

Взвесив все за и против — врезать ему за черта или нет, решил, что рано. Пока рано. Он и так злой, будет только шипеть и орать, толку никакого.

— Может и смех, только Воротынский Ваське царьку служил, а я Земле Русской. — Присел перед ним на чурбачок. — В том наша великая разница. Я не за кого-то, а за идею. В том сила. И в благословении.

— Москаль. — Процедил он обидное.

Я не обратил внимания на уже второе ругательство. Вблизи святого места как-то не хотелось мне этого человека бить, калечить. Но, если такое продолжится, придется скрепя сердце. Ухо ему, что ли, отрезать или… Язык? Чтобы думал, что говорить.

— Слушай, казак. — Смотрел на него пристально. — Я в Воронеже и Димкиных и Васькиных людей извел. И тут изведу, если надо будет.

— Чего тебе надо? Пытать будешь? Хоть режь не скажу ничего.

Ох это ты зря. Знавал я страшных людей, которые могли из человека все что угодно добыть. Любого сломать. Это вы все по началу такие стойкие. А как поработает с вами мастер своего дела… Не любил я их, да и методы тоже. Привык словами все из людей вытаскивать. Но, порой и к рукоприкладству приходится прибегать. Когда надо.

— Если надо, могу и порезать. — Я показал на рукоять бебута. — Ухо, нос, потом пальцы.

— Собака.

Резко кулаком саданул ему в нос. Опять эти звериные обзывательства. Третий раз уже решил не терпеть. Казак откинулся от удара, застонал. Связанными руками засучил, но дотянуться до лица, конечно, не мог.

— Ууу…

Я вновь посадил его, как прежде. Уставился пристально. Тот сопел, хрюкал, хлюпал кровавыми соплями. Шипел что-то невразумительное.

— Слушай внимательно. Волков. И думай, если есть чем. Воевода твой сейчас у бродов. Город без защиты стоит. Так?

— Ничего… — Глубокий протяжный хлюп. — Не скажу.

— Сам знаю, что так. В городе твои же люди сейчас смуту посеют. Кто главный решать будут. Думаешь нет? Думаешь повесят их?

— Повесят. — Процедил Иван.

— И сколько верных людей там у тебя? Че-то они по нам из пушек не палили. — Сделал паузу, смотрел, как он шипит и скалится зло. Губы в кровь сбиты, из носа кровь идет. Одно слово, герой. — Скажи, за что ты бьешься? А?

— За царя Дмитрия. — Он попытался гордо поднять голову, получилось это как-то слабо, глупо.

— И что он тебе даст, царь этот? Давай серьезно. Сядет на престол и что?

— Заплатит, как обещал. — Хлюп. Втянул носом воздух. Гнусавить начал. — Волю нам всем даст. Бояр, вас всех, тварей таких, на колья посадит.

— Думаешь? Первый раз, когда садился, вроде как бояре его одолели, в пушку зарядили.

— Врешь… Жив он!

— Да ляшская шавка это, а не царь. Вон, татары на землю Русскую шли и что, где войско его? Царское? А? Сам с ляхами заодно.

— А Шуйский твой?

— Мой? Я же тебе говорю. Башка твоя дурная, чем слушаешь? Такая же он тварь, казак. Такая же. Шведам земли отдал. — Про то, что степняков он тоже звал на землю нашу решил вести, нанял, я решил умолчать, для дела это сейчас не нужно. — Вы тут ради чего сражаетесь, за кого? Я же тебе говорю. Идем вместе, и того и того разобьём, и Собор будет.