Он вам не Тишайший (СИ) - Шведов Вадим

Али-бей, отъехав на безопасное расстояние, оглянулся на дымящееся поле боя. Его лицо было мрачным, но не расстроенным. Да, пришлось отступить. Но он увидел главное: русских очень, очень мало. Они дерутся упорно, но их подготовка слаба. Русские лишь чудом успели подтянуть резервы. Вот только как? Откуда они узнали так быстро? Это слегка тревожило. Но в то же время и обнадёживало.

Он не видел дворянских всадников. Не было ни одной серьёзной конной атаки за весь бой. А это значит, что татарам не грозит ни преследование, ни стремительный контрудар. Они могут грабить и уходить безнаказанно.

«Хан должен это знать», — подумал Али-бей, поворачивая коня на юг. — Нужен не мелкий набег, а большой поход. И не на ближайшие сёла и города, а прямо на Москву. Русские починили свои стены, но за ними пусто. Они слабы. Самое время их бить!

Мурза пришпорил коня, уже строя в голове планы и подбирая слова для доклада хану. Поражение сегодня сулило гораздо большую победу завтра.

Глава 16

Время торговать и стрелять

Русь испокон веков держалась на реках. Широкие, как море, Волга и Кама, стремительная Ока, извилистая Москва-река, суровые северные Двина и Печора — все они были не просто большой водой с рыбой. Это были дороги, широкие и гладкие, проложенные самой природой. Летом и осенью по ним скользили струги и дощаники, плоты и парусные лодки. Зимой скованные льдом, они превращались в санные маршруты. Весной реки оживали, вздувались от талых вод, сокрушая всё на своём пути и напоминая о дикой, необузданной силе. Они были красотой и гордостью земли русской, её богатством и постоянным источником еды. В то же время реки выступали и большой опасностью. Помимо весенних разливов, сносивших деревни, коварных омутов, тянущих в себя неумелых пловцов, реки таили и другую беду — лихих людей.

Банды ушкуйников (пиратов) и простых разбойников с давних пор облюбовали речные крутояры и лесные протоки. Они подстерегали купеческие караваны, грабили прибрежные селенья, убивали и уводили в полон. Для них река была не дорогой жизни, а источником лёгкой наживы. Но в нынешний год на Волге, главной артерии страны, стало тесно и опасно для разбойного люда…

Старший стрелецкий десятник Иван Борода, прищурившись, смотрит с высокого берега на широкую гладь реки. Рядом с ним, затаившись в кустах орешника, сидят пятеро стрельцов из его отряда.

— Тихо вы, черти, — шипит Борода не оборачиваясь. — Словно в кабаке сидите, а не в засаде.

Они находятся здесь, отрабатывая свою смену, уже второй день, неподалёку от новой недавно отстроенной пристани, что ниже по течению от Каширы. Отсюда с высоты, виден речной плёс, сама пристань и подъездная дорога. Место здесь явно лакомое для ушкуйников — укромная заводь, новый причал, куда могут причалить для «отдыха» любые суда. Казалось бы, их дежурство должно закончиться и в этот раз спокойно, но ситуация меняется. В полдень к пристани причаливает большой, видавший виды дощаник. Люди с него сходят на берег, но ведут себя странно: не идут в посёлок за припасами, не чинят снасти, а разбредаются по окрестностям, будто высматривая что-то. К вечеру подходят ещё два струга. Заметив у прибывших много оружия, десятник окончательно понимает, что дело нечисто.

— Глянь-ка, — говорит самый глазастый из стрельцов по имени Фрол, вдруг тыча рукой в сторону пристани.

Внизу у причала, начинается движение. Тёмные силуэты людей грузятся на самое большое судно. Слышится приглушённый скрип уключин, короткие, отрывистые команды.

— Готовятся, сволочи, — хрипит Борода. — Чую, ждут караван. Фрол, беги к нашим, скажи — пусть выходят. Пора.

Они действуют по отработанному плану. Пока пятеро стрельцов остаются в засаде на берегу, ещё два десятка во главе с сыном боярским Гришкой Сухоруковым уже сидят на быстрых стругах, укрытых в той же заводи, но чуть дальше. Их задача — перехватить разбойников на воде.

Борода заряжает пищаль, выжидает ещё минут двадцать, а затем командует:

— Бей!

Грянул залп. Пять пищалей плюнули огнём и свинцом в сторону дощаника. Один человек падает за борт, а двое других отшатываются, хватаясь за раны.

Но и бандиты не лыком шиты. Их атаман, здоровенный детина в синем кафтане, что-то громко орёт, и его люди рассыпаются по палубе. Не проходит и минуты, как в сторону вспышек выстрелов летят стрелы. Одна из них противным свистом вонзается в землю почти вплотную к ноге Бороды.

— Не зевай! Заряжай — кричит десятник, отползая чуть ниже.

Увлёкшись перестрелкой, ушкуйники не сразу замечают два стрелецких струга, внезапно показавшихся из-за мыса. На носу одного из них стоит Гришка Сухоруков, держа в руке короткий бердыш. За ним плотной стеной стоят его стрельцы, упираясь в борта тяжёлыми пищалями с сошками.

— Огонь! — ревёт Гришка, и его голос гремит над водой.

Грохот от залпа закладывает уши. Дым окутывает палубу. На дощанике кричат и отчаливают от пристани. Струги идут наперехват. Несколько минут и одно из стрелецких суден уже бьётся о борт дощаника с глухим скрежетом. Дерево трещит.

— Шабай! — кричат служивые и бросаются на палубу врага.

Завязывается рукопашная. Темнота, крики, звон стали, вопли раненых. Гришка, как самый умелый боец, действует быстро и жёстко. Мгновение, — и одному из ушкуйников он отрубает руку. Тот визжит от страшной боли, а затем его просто отшвыривают словно куклу. Атаман налетает на боярского сына с тяжёлой алебардой, но служивый проворнее. Он резко уворачивается, и бандит проваливается вперёд. Бердыш Гришки со страшной силой обрушивается ему на плечо. Хруст кости слышен даже через толстый кафтан. Ещё пара минут и оставшиеся в живых разбойники бросают оружие.

— Пощады! — вопит молодой ушкуйник в разорванной рубахе.

Бой стихает так же внезапно, как и начался. Над рекой стелется едкий дым, пахнет порохом, кровью и речной водой. Слышны стоны раненых.

На рассвете пленных разбойников, человек десять, связанных по рукам и ногам, выстроили на берегу у самой кромки воды. Пойманным зачитывается решение: «…за разбой, грабёж и убийство казнить смертию через повешение, дабы иным не повадно было».

Стрельцы приступили к делу без лишних слов. Закинули верёвки на толстые ветви трёх старых вязов, нависших прямо над водой. Подвели ближайшего. Это был тот самый молодой бандит, что первым запросил пощады. Он плакал и пытался вырваться.

— Меня заставили… — кричал парень, но на его шею молча набросили петлю.

Иван Борода стоял чуть поодаль с мрачным лицом. Он не любил эту часть работы. Рубить в бою — одно, а вот это…Но приказ есть приказ. И Борода понимал его смысл. Увиденное должно отпечататься в памяти у всех. У оставшихся в живых бандитов, которые, быть может, прячутся в лесах. У местных, чтобы знали — власть на реке теперь сильная и карает сурово. У купцов, чтобы верили и везли свои товары.

Один за другим разбойники вздёргивались. Их тела медленно поворачивались на ветру, отбрасывая длинные, уродливые тени на воды реки.

В полдень солнце стояло уже высоко. Река под его лучами искрилась и переливалась, будто усыпанная алмазами. Вода, ещё не утратившая прозрачности прошедших дождей, тяжело и мощно катила свои волны на юг.

По этой величественной глади, медленно, подчиняясь течению и редким взмахам весел, двигался большой, гружёный дощаник. На его высокой корме под навесом стояли два человека в добротных, хотя и походных кафтанах — купцы Игнат и Савелий из Ярославля. Их судно, сопровождаемое четырьмя вооружёнными наёмниками и десятком работников, везло на продажу в Астрахань обычный товар: качественное льняное полотно, смолу, дёготь, партию выкованных в Устюжне железных изделий.

Путешествие было долгим, но на удивление спокойным. Игнат, мужчина лет пятидесяти с окладистой седой бородой, пристально вглядывался в приближающийся поворот реки. Здесь у высокого яра, по слухам, ещё недавно было одно из самых гиблых мест.

— Гляди-ка, Савелий, — первым нарушил молчание Игнат, хмурясь и указывая рукой вперёд. — Вон на тех деревьях…Туча воронов кружат.