Последний Герой. Том 9 (СИ) - Дамиров Рафаэль

— А, эту… психологическую леди. Ну и что?

— Так вот, она пропала вчера вечером.

— Вчера? Ну, это самое… так вечером загуляла бабёнка, — махнул рукой Черноусов. — Молодая, красивая, нашла себе мужика нормального.

Он говорил спокойно, не замечая, как Сальников всё сильнее прикусывает нижнюю губу, пока та не покраснела и не начала поблёскивать кровью.

— Да нет, — глухо сказал Сальников, — не могла она другого найти.

— А ты-то откуда знаешь? — удивился Черноусов.

— Ну, знаю. И всё. Просто на связь она не выходит, трубку не берёт, недоступна. Вот сердцем чую — она у нашего Людоеда.

— Сердце, Саша, у тебя, что жопа, — отрезал Черноусов. — То чует, то не чует. Вот если бы чуял по-нормальному, то вообще не допустил бы серии этих убийств. И Андрюху моего на тот свет не отправили бы… жена теперь страдает, понимаешь ли. Нет, я, конечно, знал, человек он был никчёмный, но, блин, жалко дурачка.

— Так что делать будем, товарищи? — взял слово я.

Все молчали.

— У меня тут мысль возникла, — продолжил я. — Странное дело. Допустим, этот людоед перевозит жертв на своём фургоне. В машине есть соль и песок с океанского побережья. Но разделывает он тела в лесном домике, а не в фургоне. Почему так? — спросил я обведя присутствующих взглядом, будто на экзамене.

— Потому что там глухое место, — ответил Сальников. — Там никого нет. Все боятся этого места. Дети туда не ходят, взрослые тоже обходят стороной.

— В этом есть логика, — проговорил я. — Я не уверен, что она верная целиком, но слушайте дальше. Если уж Яну он схватил — или кого-то другого — то вряд ли он будет везти её в новый укромный угол. Скорее, он вернёт её туда, где ему удобно… работать. В тот самый домик в лесу.

— Ну нет же! Там же уже всё засвечено, — махнул руками Черноусов. — Мы там работали. Тела, УАЗ участкового рядом обнаружили и люди подняли тревогу. Полиция была. Нет, нет. Никто туда не пойдёт снова.

Я пожал плечами и сказал:

— А ведь давно известно, если хочешь спрятать что-то, спрячь это на видном месте. Он знает, что домик отработан, что там ничего не осталось для нас интересного. А что если он вернется туда, потому что уверен — мы уже все осмотрели, изъяли?

Мордюков внезапно хлопнул ладонью по столу так, что Черноусов и Сальников вздрогнули.

— Чёрт побери, Яровой прав! — воскликнул шеф.

— Я не знаю, прав я или нет, — сказал я. — Но у нас пока других вариантов его поймать нет. Надо выставить там засаду. Прямо сегодня вечером. Если он работает по ночам, нам нужно будет караулить его каждую ночь.

— Я выделю людей, — заверил Черноусов. — Выберу самых надёжных.

— Не надо, — возразил Мордюков. — Видели мы ваших надежных. Такого, как в больнице, который Катю Строкову охранял? До сих пор где-то девка шатается, не поймали. Уж лучше мы сами.

— В смысле — сами? — переспросил Черноусов. — Ты, Сёма, пойдёшь сам в наряд, в засаду? Ну ты даёшь.

Шеф смутился, и даже немного встревожился, представив себя ночью в лесу, в домике людоеда. Но потом нашелся и проговорил твёрдо:

— Максим — мой лучший сотрудник, он справится.

— Я пойду с ним, — вызвался вдруг Сальников.

— Хорошо, — кивнул Черноусов, отступая. — Давайте, это самое, вдвоём.

— И ещё одно, — сказал я. — Чтобы никто не знал об этой операции, об этой засаде. Никто.

— Что вдруг? Ты нам не доверяешь? — прищурился Черноусов.

— Так будет надежнее… — я посмотрел на майора и покачал головой, и он, не выдержав, опустил взгляд.

Яна очнулась и открыла глаза, но так ничего и не увидела. Попыталась встать — не получилось. Её связали по рукам и ногам, путы, кажется, были вообще по всему телу. Попробовала закричать, но звук застрял комом в горле. Рот был заклеен липкой лентой, обмотанной вокруг головы, через затылок, в несколько слоёв. Лента склеила губы, волосы, уши. И так всё туго стянуто, что больно даже головой двинуть, не то что дёргать ногами или руками. Пальцы нащупали что-то жёсткое, тугое на запястьях — толстые пластиковые хомутики.

«Боже, почему здесь так воняет рыбой?» — подумала Яна. Рот был заклеен, но на губах и во рту поскрипывал песок. На языке — тошнотворный привкус соли с запахом тухлой рыбы.

И тут она вспомнила. Тот, кто её похитил… он рассказывал ей, что купил в приморском городке фургон, на котором раньше возили рыбу для ресторанов. Говорил, что чтобы сохранить свежесть, кузов обкладывали льдом — мороженой морской водой. Действительно морской — вместе с водой в куски льда вморозились песок и соль, а когда лёд подтаивал, въедались в обшивку, в пол, пропитали машину насквозь. От этого запаха невозможно было избавиться, да он и не пытался.

Он тогда смеялся, рассказывал, что машину никогда не моет, мол, «всё равно старая». Зачем он тогда это ей сказал — она не знала.

Яна провела ему несколько сеансов как психолог и была уверена, что он вполне нормальный, уравновешенный человек, даже с чувством юмора. Но теперь он чуть не задавил её, ударил током, засунул в этот вонючий фургон и держит здесь, как животное.

Сколько она здесь пролежала — час, два, три или целые сутки — она уже не понимала. Ни лучика света, ни оконца, всё наглухо заварено листами стали. Она попыталась ударить ногой, лёжа — сталь глухо бухнула, а Яна застонала, напрягаться приходилось очень сильно. Ударила ещё раз, но быстро поняла: никто не услышит. Фургон стоял где-то в гараже или на подземной парковке — потому что внутри было тепло, не уличный холод.

Выходит, кричать, стучать — бесполезно. Слёзы покатились по щекам. Яна закрыла глаза, когда на неё глухой волной навалилось понимание: тот самый людоед, про которого весь город шепчется, — это он. И она у него в лапах.

Хотелось кричать, звать на помощь, но рот был заклеен, и только слёзы беспомощно текли, смывая морскую соль с её лица.

Глава 11

Закончив урок, Фёдор Евгеньевич отпустил школьников, погасил свет в спортзале и уже собрался уходить, когда в дверном проёме появился чей-то силуэт. Человек вошёл бесшумно, словно призрак. Крюков вздрогнул и включил свет снова.

Перед ним стояла одноклассница, Катерина Строкова. Каменное лицо, измученный вид, длинные волосы слиплись и висели сосульками.

— Фух, напугала, — пробормотал Фёдор. — Не ожидал тебя здесь увидеть. Ну привет, Катюха.

Она молчала, будто говорить ей было трудно. Настороженность отразилась на лице Федора, когда он опустил взгляд с её лица на руку.

— Что ты там прячешь в кармане? — спросил он тревожно.

— Здравствуй, Федя, — Катя натянуто улыбнулась, подошла ближе.

Он не успел ответить. Она медленно вытащила кисть. В руке был зажат складной нож, клинок раскрыт — короткий, острый.

— Катюха, ты чего? Ножичками увлеклась? Как в школе? — пробормотал Фёдор, пытаясь обратить ситуацию в шутку. — Ты это, убери складник лучше, ага?

— Ты во всем виноват, — проговорила девушка и сделала шаг ближе.

Фёдор попятился. Он был высокий, плечистый, а Катя — щуплая, но нож в руках девушки смотрелся угрожающе.

— Подожди, давай поговорим, — сказал он. — Что случилось, какая муха тебя укусила? Строкова, блин!

Она прикусила губу, смотрела прямо в лицо физруку, голос стал твёрдым.

— Мой отец, — произнесла Катя. — У него всё пошло наперекосяк после того случая. После того, как ты его оговорил.

— Я не оговорил. Я сказал правду, — с вызовом отрезал Фёдор, продолжая пятиться. — Я ничего не выдумывал.

Может быть, раньше он и не сказал бы так решительно, просто ушёл бы от разговора или снова отшутился, но после разговора с тем человеком из полиции Фёдор не хотел молчать. С ним это случилось — это было.

Катя хмыкнула, и улыбка у неё получилась недоброй.

— Ты должен ответить, Федя…

— Твой папаша — больной человек, — твердо сказал Крюков. — Он тогда запер меня и говорил, что сварит меня и съест.

— Ха! — воскликнула Катя. — Ну не съел же! Пугал пацана, а ты…