Кондитер Ивана Грозного (СИ) - Смолин Павел
Ну а ворота монастыря с сегодняшнего утра закрыты наглухо, и не работают ни на впуск, ни на выпуск людей. Если бы местные знали словосочетание «чрезвычайное происшествие», они могли бы называть случившееся «режимом ЧП», а так им приходится грустно шутить про осаду и много разговаривать о воровстве: и чехвостя ворюгу, и ведя длинные диспуты о природе воровства. Это мужики-работяги, с которыми я большую часть времени тусуюсь, люди очень даже рациональные, философии и богословию в целом чуждые, а вот монахи здесь общаются как надо, о Вере, Боге и прочих высоких материях.
Помимо блокады, по воле игумена приняли и другие меры: удвоилась и дневная, и ночная охранные бригады, в кельях и служебных помещениях прошли (и проходят до сих пор) повальные обыски. Причем довольно хитро — чтобы не допустить обид на недоверие, инициативу как бы выдвинули «низы». Прятать нам нечего, братцы, давайте обшмонаемся по доброй воле, дабы старшим батюшкам не пришлось делать это принудительно. Нормальное перекладывание властью ответственности за непопулярное решение на сам «народ», короче.
Ограничили и свободное перемещение по монастырю. Теперь в храм да столовую ходят не как раньше, хаотично собирающимися группками, а колоннами под предводительством старшего батюшки, в соответствии с имеющимися в его голове списками, а вне колонны покидать места работ запрещено. Даже мне запрещено, несмотря на очевидное алиби — из-за того, что я чужак, внимание ко мне с самого начала приковано особое, и при каждом акте воровства я благополучно дрых в своей келье, о чем есть свидетельства «дежурных».
К счастью, вчера, после работы, я успел сделать то, что не получилось бы сегодня — сходить в небольшое крыло каменного «административного» здания, монастырскую библиотеку. Там я ни разу не был, поэтому, сказав «боевому монаху» цель своего визита, с удовольствием крутил головой. Интересное началось сразу за привычно темным и узким коридором: большой зал был оснащен столами, лавками, шкафами с наименее ценными книгами (не так уж их много здесь, но часть, уверен, в будущем будут являться культурно-исторической ценностью) и обладал чуть более большими, чем обычно, окнами — для компенсации зимних температур предусмотрена пара каминов в обоих концах зала. Ну как «каминов» — так, очаги, и коптят они когда работают не хуже кухонных.
Книги поценнее хранятся в кельях и «офисах» старших монахов и специальных, усиленно охраняемых книгохранилищах и ризницах, а здесь — только то, что потребно для обучения или активного переписывания.
Вот последнее — точнее, не само переписывание, а профильный монах — мне и был нужен: выдав ему лист и мелкую монетку, я попросил его соорудить «азбуку». Могу и сам, конечно, там букв не то чтобы сильно больше, чем в привычном мне алфавите, но у него-то получится красивее, а это для неизбалованного каллиграфией и яркими красками Федьки, возможно, послужит дополнительной мотивацией.
Монах-переписчик работу сделал как говорится «не отходя от кассы» — сразу же вооружился кисточкой, макнул ее во флакончик с красными чернилами и показал класс, всего за пять минуток украсив лист аккуратными, украшенными теми же «летописными» завитушками, буквицами. Монетка, кстати, ушла не в карман к нему, а будет потрачена на пополнение канцелярских запасов. Мог и наврать в этом моменте, но народ здесь даже среди не носящих рясы с подрясниками ко вранью не склонен: веруют все, от мала до велика, и даже если за ложь не накажет Господь, за нее крепко спросят окружающие.
За остаток позднего вечера Федька выучил классическое трио «Аз, Буки, Веди», а остальное мы учим прямо сейчас, потому что ни я, ни пацан очень удачно не заняты. После изучения азбуки попробуем научиться читать по слогам, но вообще я подумываю сунуть уже чего-то одному из склонных к учительствованию монахов, потому что даже средневековый педагог, если имеет богатую практику, гораздо лучше в плане облучения азам грамматики и счета, чем кондитер из будущего.
* * *На кухне было малолюдно: вечер, основная работа давно закончилась, но в свете прибывающего уже послезавтра епископа батюшка келарь передал мне намек от игумена, мол, было бы здорово угостить уважаемого человека чем-нибудь этаким. Ну да, Мясоед закончился, наступил Успенский пост, придется попоститься, но епископ-то нагрянет первого августа, в Медовый Спас, а значит пиру быть, пусть и «веганскому». Мясные, молочные и «яичные» продукты в Успенский пост запрещены, что никоим образом не усложняет мою задачу: много, настолько много в голове блюд, что несколько «слитых» сейчас вообще на мою профессиональную востребованность не повлияют — мне еще многие годы будет чем удивить даже самого взыскательного едока, а когда этот этап жизни останется позади, мне уже и блюда-то «придумывать» будет не надо.
Помимо меня и батюшки келаря, здесь присутствуют повар Михаил и парочка его ближайших и опытнейших коллег. Готовим мы не на всех, как это обычно на кухне происходит, а маленькие порции, чисто попробовать и одобрить в качестве составляющей грядущего пира. В данный момент Михаил под моим руководством варит грибной соус, а я — заворачиваю в капустные листья разную начинку, типа долма:
— Листья любые можно использовать: хошь — капустные, хошь — свекольные, хошь — виноградные, лишь бы не горькими были да не шибко твердыми.
Начинка простая, «веганская»: овощи, гречка, грибы.
Рядом, за отдельным столом, занимаются тестом другие повара. Пирогов не будет, будут пряники, причем не абы какие, а «утилизационные». Сегодня, заглянув на кухню перед обедом — чисто посмотреть как дела идут, вдруг чего посоветую, отчасти мое детище все же — я узрел, как Михаил ругает младшего повара за то, что тот припер негодный, сильно забродивший мед. Полагаю, такой можно перегнать для злоупотреблений, но в целом он даже в медовуху не годится, и его как правило выбрасывают или сбывают кому придется за бесценок, терпя убытки и давление жабы.
Словом — когда я предложил пустить порченный мёд в дело, Михаил был очень рад, а батюшка келарь тем более: повару-то «переводить» продукты мешает природная рачительность, а келарю по должности за это переживать приходится.
Медовые пряники будут, постные, без яиц. С религиозной точки зрения не докопаться, и я был рад, что еще до режима ЧП и до обретения Федьки сносил свои вещи в монастырскую прачечную. Там я нашел поташ, карбонат калия, без которого пряников из такого меда бы не получилось. Эксперименты проведены еще до начала приготовления долмы и грибного соуса — я нагрел немного забродившего меда в отдельных котелках, поэкспериментировал с долей поташа и остановился на образце золотисто-карамельного цвета.
Повторив «образец» в бо́льшем объеме, я добавил туда муки и велел поварам как следует поработать над тестом. Работа механическая, поэтому доверить её «современникам» можно.
Варить, жарить и печь мне искренне нравится, поэтому весь процесс на душе царили мир и покой. Впрочем, переживать мне вообще не о чем. Сундук с ценностями надежно заперт замком, хотя бы один из трех тандыров (не испытывали еще, завтра начнем) заработает и без всяких предсказаний средневековых шизофреников, а даже если нет, я честно предупреждал батюшку келаря о том, что в свете ограниченного прибытием епископа срока лучше не выпендриваться, а соорудить более простой, «земляной» тандыр на основе ямы. Самодурство никогда нельзя исключать, но гнев — это вообще-то грех смертный, а батюшка келарь человек пусть и строгий, но справедливый: в этой оценке единодушен весь монастырь.
Проблема с воришкой меня тоже не заботит: мой сундук надежно заперт на замок, а послезавтра прибывший епископ начнет расследование. Уж не знаю, как работает сыск в эти времена, когда ни тебе камер, ни дактилоскопии, ни прочих прелестей новых времен, но, раз лиходеев ловить умудряются, значит методика отработана. Церковь — это огромная, могущественная структура, чуть ли не государство в государстве, и в ее распоряжении от этого есть любые кадры, от крестьян и разнорабочих до архитекторов и «силовиков». Короче — в детективные таланты епископа я верю так же, как и все окружающие. Не завидую воришке.
